воскликнув: "Узнаешь ли ты меня, Антип Ильич?" -
подошел к старику с распростертыми объятиями.
- Как, сударь, не узнать, - отвечал тот добрым голосом, и оба они
обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к
щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово барину своему и гостю,
ушел.
- Вот он скорей меня удостоится сделаться аскетом, - сказал, указав на
него глазами, Егор Егорыч, и распечатывая неторопливо письмо Крапчика.
- Он не аскет, а ангел какой-то! - произнес Сверстов.
Чтение письма, видимо, причинило Егору Егорычу досаду.
- Вот, пожалуй, снова призывают меня на житейский подвиг! - проговорил
он, кидая на стол письмо.
- Этим письмом?
- Да.
- Можно прочесть?
- Должно даже тебе прочесть.
Сверстов, надев торопливо очки, пробежал письмо.
- И что ж, по-вашему, этот подвиг слишком ничтожен для вас? - отнесся
он к Марфину уже с некоторою строгостью.
- Знаю, что не ничтожен, но мне-то он не по моему душевному настроению,
- ответил тот с тоской в голосе.
- Отбросьте это душевное настроение!.. Это, повторяю вам еще раз,
аскетический эгоизм... равнодушие Пилата, умывшего себе руки! - почти кричал
Сверстов, не слыхавший даже, что в губернии происходит сенаторская ревизия,
и знавший только, что Крапчик - масон: из длинного же письма того он понял
одно, что речь шла о чиновничьих плутнях, и этого было довольно.
- Поезжайте и поезжайте! - повторял он. - Это вам говорю я... человек,
который, вы знаете, как любит вас, и как высоко я ценю вашу гражданскую мощь
и мудрость!
- Но ты забываешь, что я опять впаду в гнев и озлобление! - возражал
ему тем же тоскливым голосом Егор Егорыч.
- Впадайте, и чем больше, тем лучше: гнев честный и благородный всегда
нашим ближним бывает во спасение! - не унимался Сверстов.
- Я поеду... - произнес протяжно и после некоторого размышления Марфин:
живая струйка гражданина, столь присущая ему, заметно начала в нем
пробиваться.
- Благодарю, глубоко благодарю; вы ничем бы не могли доставить мне
такой радости, как этим; а теперь прощайте!.. Вам, я вижу, многое еще
надобно обдумать и сообразить!
Затем, поцеловав друга в голову, Сверстов ушел: gnadige Frau
справедливо говорила об нем, что, как он был при первом знакомстве с нею
студентом-буршем, таким пребывал и до старости.
Первоначально Егор Егорыч действительно впал было в размышление о
предстоявшем ему подвиге, но потом вдруг от какой-то пришедшей ему на ум
мысли встрепенулся и позвал свою старую ключницу, по обыкновению,
единственную особу в доме, бодрствовавшую в бессонные ночи барина: предание
в дворне даже говорило, что когда-то давно Егор Егорыч и ключница питали
друг к другу сухую любовь, в результате которой ключница растолстела, а Егор
Егорыч высох.
- Фаддеевна! - сказал ей Егор Егорыч. - Позови ко мне Антипа Ильича.
Ключница была удивлена таким приказанием барина, никогда поздно ночью
не тревожившего старика; но, ни слова не сказав, пошла.
Антип Ильич не замедлил придти: он еще, несмотря на усталость от
дороги, не спал и стоял на молитве.
- Ты, - начал прерывчатым и задыхающимся голосом Егор Егорыч, - заходил
к Рыжовым?
- Заходил, - отвечал старик.
- Что же они?
- Старая адмиральша и Людмила Николаевна уехали в Москву на всю весну,
- п
подошел к старику с распростертыми объятиями.
- Как, сударь, не узнать, - отвечал тот добрым голосом, и оба они
обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к
щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово барину своему и гостю,
ушел.
- Вот он скорей меня удостоится сделаться аскетом, - сказал, указав на
него глазами, Егор Егорыч, и распечатывая неторопливо письмо Крапчика.
- Он не аскет, а ангел какой-то! - произнес Сверстов.
Чтение письма, видимо, причинило Егору Егорычу досаду.
- Вот, пожалуй, снова призывают меня на житейский подвиг! - проговорил
он, кидая на стол письмо.
- Этим письмом?
- Да.
- Можно прочесть?
- Должно даже тебе прочесть.
Сверстов, надев торопливо очки, пробежал письмо.
- И что ж, по-вашему, этот подвиг слишком ничтожен для вас? - отнесся
он к Марфину уже с некоторою строгостью.
- Знаю, что не ничтожен, но мне-то он не по моему душевному настроению,
- ответил тот с тоской в голосе.
- Отбросьте это душевное настроение!.. Это, повторяю вам еще раз,
аскетический эгоизм... равнодушие Пилата, умывшего себе руки! - почти кричал
Сверстов, не слыхавший даже, что в губернии происходит сенаторская ревизия,
и знавший только, что Крапчик - масон: из длинного же письма того он понял
одно, что речь шла о чиновничьих плутнях, и этого было довольно.
- Поезжайте и поезжайте! - повторял он. - Это вам говорю я... человек,
который, вы знаете, как любит вас, и как высоко я ценю вашу гражданскую мощь
и мудрость!
- Но ты забываешь, что я опять впаду в гнев и озлобление! - возражал
ему тем же тоскливым голосом Егор Егорыч.
- Впадайте, и чем больше, тем лучше: гнев честный и благородный всегда
нашим ближним бывает во спасение! - не унимался Сверстов.
- Я поеду... - произнес протяжно и после некоторого размышления Марфин:
живая струйка гражданина, столь присущая ему, заметно начала в нем
пробиваться.
- Благодарю, глубоко благодарю; вы ничем бы не могли доставить мне
такой радости, как этим; а теперь прощайте!.. Вам, я вижу, многое еще
надобно обдумать и сообразить!
Затем, поцеловав друга в голову, Сверстов ушел: gnadige Frau
справедливо говорила об нем, что, как он был при первом знакомстве с нею
студентом-буршем, таким пребывал и до старости.
Первоначально Егор Егорыч действительно впал было в размышление о
предстоявшем ему подвиге, но потом вдруг от какой-то пришедшей ему на ум
мысли встрепенулся и позвал свою старую ключницу, по обыкновению,
единственную особу в доме, бодрствовавшую в бессонные ночи барина: предание
в дворне даже говорило, что когда-то давно Егор Егорыч и ключница питали
друг к другу сухую любовь, в результате которой ключница растолстела, а Егор
Егорыч высох.
- Фаддеевна! - сказал ей Егор Егорыч. - Позови ко мне Антипа Ильича.
Ключница была удивлена таким приказанием барина, никогда поздно ночью
не тревожившего старика; но, ни слова не сказав, пошла.
Антип Ильич не замедлил придти: он еще, несмотря на усталость от
дороги, не спал и стоял на молитве.
- Ты, - начал прерывчатым и задыхающимся голосом Егор Егорыч, - заходил
к Рыжовым?
- Заходил, - отвечал старик.
- Что же они?
- Старая адмиральша и Людмила Николаевна уехали в Москву на всю весну,
- п