все это лилось на него по великой милости божией.
Последнее же время эта милость божия видимым образом отвернулась от него:
во-первых, после того, как он дал сенатору объяснение по делу раскольника
Ермолаева, сей последний был выпущен из острога и самое дело о скопцах
уголовною палатою решено, по каковому решению Ермолаев был совершенно
оправдан; Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под
давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с
дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с
тех пор, как уехал из губернского города Ченцов, и уехал даже неизвестно
куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно,
подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и
то, что не от долга ли карточного Крапчику он уехал, а потому можно судить,
какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе
Катрин. Она прежде всего перестала приходить поутру здороваться с отцом,
причем он обыкновенно ее крестил, а Катрин целовала у него руку; вечером она
тоже не стала соблюдать этой церемонии, так что Крапчик, наконец, заметил
ей, почему она этого не делает. Катрин усмехнулась, пожала плечами и
объявила, что она теперь не маленькая девочка, и что ей наскучило
разыгрывать подобные комедии. Сколько ни досадно было Крапчику выслушать
такой ответ дочери, но он скрыл это и вообще за последнее время стал заметно
пасовать перед Катрин, и не столько по любви и снисходительности к своему
отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд
ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не
принимать в расчет, что значительная часть состояния, на которое он, живя
дурно с женою, не успел у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не
ему. Таким образом, все это сделает совершенно понятною ту мрачную и тяжелую
сцену, которая произошла между отцом и дочерью за обедом - единственным
временем, когда они видались между собою.
- Вы не слыхали, куда Ченцов уехал? - начала Катрин, измученная до
последней степени неизвестностью о дорогом ей все-таки человеке.
- А черт его знает! - отвечал Крапчик сердитым тоном.
- Я думала, что не один черт, а и вы это знаете, - проговорила Катрин,
явно желая сказать отцу дерзость.
- Почему ж ты это думала? - спросил Крапчик, как бы не поняв ее
намерения.
- Потому что он должен вам, а то, если он не приедет сюда больше, с
кого же вы взыщете его проигрыш?
Крапчик улыбнулся.
- Дядя за него заплатит! - пояснил он.
- Как это благородно! - произнесла, пожимая плечами, Катрин.
- К чему такое восклицание твое?.. Ченцов сам мне поставил поручителем
за себя дядю! - сказал Крапчик, все еще старавшийся сдерживать себя.
- Он это сказал, вероятно, думая, что вы и с него не захотите получить
этих денег.
Говоря это, Катрин очень хорошо знала, что укорить отца в жадности к
деньгам - значило нанести ему весьма чувствительный удар, так как Крапчик, в
самом деле дрожавший над каждою копейкой, по наружности всегда старался
представить из себя человека щедрого и чуть-чуть только что не мота.
- Нет, Ченцов этого не думал! - возразил он, притворно рассмеявшись. -
Как игрок, и игрок серьезный, Ченцов понимает, что карточный долг священнее
всякого!.. Я с
Последнее же время эта милость божия видимым образом отвернулась от него:
во-первых, после того, как он дал сенатору объяснение по делу раскольника
Ермолаева, сей последний был выпущен из острога и самое дело о скопцах
уголовною палатою решено, по каковому решению Ермолаев был совершенно
оправдан; Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под
давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с
дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с
тех пор, как уехал из губернского города Ченцов, и уехал даже неизвестно
куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно,
подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и
то, что не от долга ли карточного Крапчику он уехал, а потому можно судить,
какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе
Катрин. Она прежде всего перестала приходить поутру здороваться с отцом,
причем он обыкновенно ее крестил, а Катрин целовала у него руку; вечером она
тоже не стала соблюдать этой церемонии, так что Крапчик, наконец, заметил
ей, почему она этого не делает. Катрин усмехнулась, пожала плечами и
объявила, что она теперь не маленькая девочка, и что ей наскучило
разыгрывать подобные комедии. Сколько ни досадно было Крапчику выслушать
такой ответ дочери, но он скрыл это и вообще за последнее время стал заметно
пасовать перед Катрин, и не столько по любви и снисходительности к своему
отпрыску, сколько потому, что отпрыск этот начал обнаруживать характер вряд
ли не посердитей и не поупрямей папенькина, и при этом еще Крапчик не мог не
принимать в расчет, что значительная часть состояния, на которое он, живя
дурно с женою, не успел у нее выцарапать духовной, принадлежала Катрин, а не
ему. Таким образом, все это сделает совершенно понятною ту мрачную и тяжелую
сцену, которая произошла между отцом и дочерью за обедом - единственным
временем, когда они видались между собою.
- Вы не слыхали, куда Ченцов уехал? - начала Катрин, измученная до
последней степени неизвестностью о дорогом ей все-таки человеке.
- А черт его знает! - отвечал Крапчик сердитым тоном.
- Я думала, что не один черт, а и вы это знаете, - проговорила Катрин,
явно желая сказать отцу дерзость.
- Почему ж ты это думала? - спросил Крапчик, как бы не поняв ее
намерения.
- Потому что он должен вам, а то, если он не приедет сюда больше, с
кого же вы взыщете его проигрыш?
Крапчик улыбнулся.
- Дядя за него заплатит! - пояснил он.
- Как это благородно! - произнесла, пожимая плечами, Катрин.
- К чему такое восклицание твое?.. Ченцов сам мне поставил поручителем
за себя дядю! - сказал Крапчик, все еще старавшийся сдерживать себя.
- Он это сказал, вероятно, думая, что вы и с него не захотите получить
этих денег.
Говоря это, Катрин очень хорошо знала, что укорить отца в жадности к
деньгам - значило нанести ему весьма чувствительный удар, так как Крапчик, в
самом деле дрожавший над каждою копейкой, по наружности всегда старался
представить из себя человека щедрого и чуть-чуть только что не мота.
- Нет, Ченцов этого не думал! - возразил он, притворно рассмеявшись. -
Как игрок, и игрок серьезный, Ченцов понимает, что карточный долг священнее
всякого!.. Я с