триевны, но не показал ей
того. Таким образом, супруги по наружности расстались довольно мирно, но,
тем не менее, переписываться между собой они почти не переписывались, и тем
временем, как Аггей Никитич куролесил с пани Вибель и с камер-юнкером,
Миропа Дмитриевна окончила с успехом свои продажи и, поселившись
окончательно в Москве, вознамерилась заняться ростовщичеством, в коем она
еще прежде практиковалась, ссужая карабинерных офицеров небольшими суммами
за большие проценты. В настоящее время она предполагала развить это дело на
более серьезную и широкую руку, и сначала оно у нее пошло очень недурно:
во-первых, Миропа Дмитриевна недополучила с лица, купившего у нее дом, двух
тысяч рублей и оставила ему эту сумму за двадцать процентов в год под
закладную на самый дом, и невдолге после того ей открылась весьма крупная и
выгодная операция, которой предшествовала маленькая сцена в кофейной
Печкина, каковую мне необходимо для ясности рассказа описать.
В один из вечеров в бильярдной кофейной сидели актер Максинька и
камер-юнкер; оба они, видимо, заняты были весьма серьезным разговором.
- Вы говорите, что это одна дама отдает деньги под проценты? -
спрашивал камер-юнкер.
- Дама; вот тут в кофейной офицер сказывал об этом палатскому
надсмотрщику, которого теперь выгнали из службы, и он все нюхает, где бы ему
занять, - объяснил важным тоном Максинька.
- А фамилию и адрес этой дамы вы знаете? - продолжал расспрашивать
камер-юнкер.
- Знаю и думаю тоже направить к ней лыжи; говорят, она дама очень
обходительная.
- Отправимтесь вместе; может быть, заведем с ней очень приятное
знакомство.
- Еще бы не приятное! - подхватил Максинька и захохотал.
Условившись таким образом, они на другой же день поехали в нанятой для
большего шика камер-юнкером коляске к даме, дающей деньги под проценты,
причем оказалось, что Максинька знал только, что эта дама живет на Гороховом
поле в доме, бывшем госпожи Зудченко; но для сметливого камер-юнкера этого
было достаточно. Приехав на Гороховое поле, он очень скоро отыскал бывший
дом госпожи Зудченко и в нем обрел нужную ему даму в особе Миропы
Дмитриевны. Камер-юнкер сначала не взял с собою Максиньки, а велел ему
остаться в экипаже. Максинька беспрекословно покорился такому приказанию и
очень был доволен тем, что сидит в коляске и что все проходящие взглядывают
на него с некоторой аттенцией.
Войдя в квартиру Миропы Дмитриевны, камер-юнкер велел доложить о себе с
подробным изложением всего своего титула, который, однако, вовсе не удивил и
не поразил Миропу Дмитриевну, так как она заранее ожидала, что ее будут
посещать разные важные господа; камер-юнкер начал разговор свой с нею
извинениями.
- Pardon, madame, что я, не будучи вам знаком, позволяю себе беспокоить
вас! - произнес он.
- Это ничего! - отвечала Миропа Дмитриевна с заметной важностью и
вместе с тем благосклонно.
- Я слышал, - продолжал камер-юнкер, - что вы по доброте вашей ссужаете
деньгами людей, которые желают занять их.
- Да, это правда, - не отвергнула Миропа Дмитриевна, - но прежде всего
мне желательно вам сказать, что я хоть и женщина, но привыкла делать эти
дела аккуратно и осмотрительно, а потому даю деньги под крепостные заемные
письма, проценты обыкновенно беру вперед и, в случае не
того. Таким образом, супруги по наружности расстались довольно мирно, но,
тем не менее, переписываться между собой они почти не переписывались, и тем
временем, как Аггей Никитич куролесил с пани Вибель и с камер-юнкером,
Миропа Дмитриевна окончила с успехом свои продажи и, поселившись
окончательно в Москве, вознамерилась заняться ростовщичеством, в коем она
еще прежде практиковалась, ссужая карабинерных офицеров небольшими суммами
за большие проценты. В настоящее время она предполагала развить это дело на
более серьезную и широкую руку, и сначала оно у нее пошло очень недурно:
во-первых, Миропа Дмитриевна недополучила с лица, купившего у нее дом, двух
тысяч рублей и оставила ему эту сумму за двадцать процентов в год под
закладную на самый дом, и невдолге после того ей открылась весьма крупная и
выгодная операция, которой предшествовала маленькая сцена в кофейной
Печкина, каковую мне необходимо для ясности рассказа описать.
В один из вечеров в бильярдной кофейной сидели актер Максинька и
камер-юнкер; оба они, видимо, заняты были весьма серьезным разговором.
- Вы говорите, что это одна дама отдает деньги под проценты? -
спрашивал камер-юнкер.
- Дама; вот тут в кофейной офицер сказывал об этом палатскому
надсмотрщику, которого теперь выгнали из службы, и он все нюхает, где бы ему
занять, - объяснил важным тоном Максинька.
- А фамилию и адрес этой дамы вы знаете? - продолжал расспрашивать
камер-юнкер.
- Знаю и думаю тоже направить к ней лыжи; говорят, она дама очень
обходительная.
- Отправимтесь вместе; может быть, заведем с ней очень приятное
знакомство.
- Еще бы не приятное! - подхватил Максинька и захохотал.
Условившись таким образом, они на другой же день поехали в нанятой для
большего шика камер-юнкером коляске к даме, дающей деньги под проценты,
причем оказалось, что Максинька знал только, что эта дама живет на Гороховом
поле в доме, бывшем госпожи Зудченко; но для сметливого камер-юнкера этого
было достаточно. Приехав на Гороховое поле, он очень скоро отыскал бывший
дом госпожи Зудченко и в нем обрел нужную ему даму в особе Миропы
Дмитриевны. Камер-юнкер сначала не взял с собою Максиньки, а велел ему
остаться в экипаже. Максинька беспрекословно покорился такому приказанию и
очень был доволен тем, что сидит в коляске и что все проходящие взглядывают
на него с некоторой аттенцией.
Войдя в квартиру Миропы Дмитриевны, камер-юнкер велел доложить о себе с
подробным изложением всего своего титула, который, однако, вовсе не удивил и
не поразил Миропу Дмитриевну, так как она заранее ожидала, что ее будут
посещать разные важные господа; камер-юнкер начал разговор свой с нею
извинениями.
- Pardon, madame, что я, не будучи вам знаком, позволяю себе беспокоить
вас! - произнес он.
- Это ничего! - отвечала Миропа Дмитриевна с заметной важностью и
вместе с тем благосклонно.
- Я слышал, - продолжал камер-юнкер, - что вы по доброте вашей ссужаете
деньгами людей, которые желают занять их.
- Да, это правда, - не отвергнула Миропа Дмитриевна, - но прежде всего
мне желательно вам сказать, что я хоть и женщина, но привыкла делать эти
дела аккуратно и осмотрительно, а потому даю деньги под крепостные заемные
письма, проценты обыкновенно беру вперед и, в случае не