кой подлый отзыв о карабинерных офицерах, хоть знала,
что Аггей Никитич тоже был когда-то карабинером, вместо того, чтобы
обидеться, разразилась смехом.
- Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!.. Не смешите меня, monsieur, так! - воскликнула
она.
Но monsieur не унимался.
- Уверяю вас! - продолжал он с еще большим одушевлением: - Господин
Зверев, вероятно, тоже это делал, и можете себе представить, когда он
подавил своей особою несчастные груши и апельсины, то каково им было.
Панн Вибель и на это сначала: "Ха-ха-ха!" и уж только потом,
поопомнившись, она произнесла:
- Нет, он не делал этого!
- И вы уверены, что из-под него никогда не текло?
Тут пани Вибель опять не могла удержаться и опять: "Ха-ха-ха!..
Ха-ха-ха!"
- А заметили ли вы, - острил расходившийся камер-юнкер, - как господин
Зверев танцевал с вами вальс? Он все старался толочься на одном месте и все
вас в грудь животом толкал.
Пани Вибель снова захохотала и полувозразила:
- Ах, это оттого, что он танцует вальс по-немецки, медленно, а нынче
танцуют быстро! - и затем снова те же "ха-ха-ха".
Далее Аггей Никитич не в состоянии был подслушивать. Он, осторожно
поднявшись с кресла, вышел из боскетной и нашел, наконец, залу, где,
поспешно подойдя к инвалидному поручику и проговорив ему: "Мне нужно сказать
вам два слова!", - взял его под руку и повел в бильярдную, в которой на этот
раз не было ни души.
- Сейчас этот... - начал Аггей Никитич с дрожащими губами и красный до
багровости, - здешний камер-юнкер оскорбил честь полка, в котором я
служил... Он одной знакомой мне даме говорил, что нас, карабинеров, никто в
Москве не приглашает на балы, потому что мы обыкновенно подбираем там фрукты
и рассовываем их по карманам своим.
Инвалидный поручик пришел в негодование.
- Возможно ли это, - воскликнул он, - когда карабинерные офицеры
считаются лучшими в армии, почти те же гвардейцы?!
- Это совершенно справедливо, - подхватил Аггей Никитич (у него при
этом на губах была уже беленькая пенка), - а потому я прошу вас, как
честного офицера, быть моим секундантом и передать от меня господину
камер-юнкеру вызов на дуэль.
- К вашим услугам! - отвечал поручик, приподняв свои с желтой суконной
рогожкой эполеты и с гордо-довольным выражением в лице: он хоть был не из
умных, с какой-то совершенно круглой головой и с таковыми же круглыми ушами,
но не из трусливых.
- Дуэль насмерть, понимаете? - продолжал Аггей Никитич. - Так что если
он промахнется и я промахнусь, опять стреляться до тех пор, пока кто-нибудь
из нас не будет убит или смертельно ранен!.. Понимаете?.. Или он, или я не
должны существовать!
- Понимаю-с! - подхватил поручик. - Если вас он убьет, я его вызову! Не
смей он оскорблять чести русских офицеров!
- Отлично! - одобрил Аггей Никитич. - Я сейчас уеду, и вот вам записка
от меня к господину камер-юнкеру! - заключил он и, отыскав в кармане клочок
бумаги, написал на нем карандашом дрожащим от бешенства почерком:
"Вам угодно было обозвать меня и всех других офицеров карабинерного
полка, к числу которых я имел честь принадлежать, ворами фруктов на балах, и
за это оскорбление я прошу вас назначить моему секунданту час, место и
оружие".
Передав эту записку поручику, Аггей Никитич уехал. Приглашенный им
секундант не замедлил исполнить возл
что Аггей Никитич тоже был когда-то карабинером, вместо того, чтобы
обидеться, разразилась смехом.
- Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!.. Не смешите меня, monsieur, так! - воскликнула
она.
Но monsieur не унимался.
- Уверяю вас! - продолжал он с еще большим одушевлением: - Господин
Зверев, вероятно, тоже это делал, и можете себе представить, когда он
подавил своей особою несчастные груши и апельсины, то каково им было.
Панн Вибель и на это сначала: "Ха-ха-ха!" и уж только потом,
поопомнившись, она произнесла:
- Нет, он не делал этого!
- И вы уверены, что из-под него никогда не текло?
Тут пани Вибель опять не могла удержаться и опять: "Ха-ха-ха!..
Ха-ха-ха!"
- А заметили ли вы, - острил расходившийся камер-юнкер, - как господин
Зверев танцевал с вами вальс? Он все старался толочься на одном месте и все
вас в грудь животом толкал.
Пани Вибель снова захохотала и полувозразила:
- Ах, это оттого, что он танцует вальс по-немецки, медленно, а нынче
танцуют быстро! - и затем снова те же "ха-ха-ха".
Далее Аггей Никитич не в состоянии был подслушивать. Он, осторожно
поднявшись с кресла, вышел из боскетной и нашел, наконец, залу, где,
поспешно подойдя к инвалидному поручику и проговорив ему: "Мне нужно сказать
вам два слова!", - взял его под руку и повел в бильярдную, в которой на этот
раз не было ни души.
- Сейчас этот... - начал Аггей Никитич с дрожащими губами и красный до
багровости, - здешний камер-юнкер оскорбил честь полка, в котором я
служил... Он одной знакомой мне даме говорил, что нас, карабинеров, никто в
Москве не приглашает на балы, потому что мы обыкновенно подбираем там фрукты
и рассовываем их по карманам своим.
Инвалидный поручик пришел в негодование.
- Возможно ли это, - воскликнул он, - когда карабинерные офицеры
считаются лучшими в армии, почти те же гвардейцы?!
- Это совершенно справедливо, - подхватил Аггей Никитич (у него при
этом на губах была уже беленькая пенка), - а потому я прошу вас, как
честного офицера, быть моим секундантом и передать от меня господину
камер-юнкеру вызов на дуэль.
- К вашим услугам! - отвечал поручик, приподняв свои с желтой суконной
рогожкой эполеты и с гордо-довольным выражением в лице: он хоть был не из
умных, с какой-то совершенно круглой головой и с таковыми же круглыми ушами,
но не из трусливых.
- Дуэль насмерть, понимаете? - продолжал Аггей Никитич. - Так что если
он промахнется и я промахнусь, опять стреляться до тех пор, пока кто-нибудь
из нас не будет убит или смертельно ранен!.. Понимаете?.. Или он, или я не
должны существовать!
- Понимаю-с! - подхватил поручик. - Если вас он убьет, я его вызову! Не
смей он оскорблять чести русских офицеров!
- Отлично! - одобрил Аггей Никитич. - Я сейчас уеду, и вот вам записка
от меня к господину камер-юнкеру! - заключил он и, отыскав в кармане клочок
бумаги, написал на нем карандашом дрожащим от бешенства почерком:
"Вам угодно было обозвать меня и всех других офицеров карабинерного
полка, к числу которых я имел честь принадлежать, ворами фруктов на балах, и
за это оскорбление я прошу вас назначить моему секунданту час, место и
оружие".
Передав эту записку поручику, Аггей Никитич уехал. Приглашенный им
секундант не замедлил исполнить возл