му малорослые мужчины надоели?
- Надоели! - ответила ему откровенно Екатерина Петровна.
- Точно так же, как и мне всякого рода belles femmes*, и тут, знаете,
может случиться то, что описано в одном прекрасном романе Гете под названием
"Die Wahlverwandschaften"**.
______________
* красивые женщины (франц.).
** "Избирательное сродство" (нем.).
- Пожалуйста, не говорите со мной разными учеными словами; я их не знаю
и не понимаю! - сказала Екатерина Петровна.
В ответ на это камер-юнкер захохотал обиднейшим для нее смехом.
- Тут ни единого слова ученого нет, - продолжал он, как бы желая еще
более оскорбить Екатерину Петровну, - кроме того, что, по закону
предрасположения, неродственные натуры расходятся, а родственные сливаются.
Так и здесь, - присовокупил камер-юнкер с умышленным цинизмом, -
великорослые сольются между собою, а также и малорослые...
- Не самолюбивы ли вы несколько? - возразила ему Екатерина Петровна.
Все эти взаимные колкости пошли бы, вероятно, и далее между ними, если
бы по дороге к Синькову не показались едущие экипажи с гостями; но все-таки
программа, начертанная в предыдущем споре Екатериною Петровною, а равно и
постылым ее другом, начала выполняться с точностью. Камер-юнкер на этот раз
уже не просто стремился к пани Вибель, а уцепился за нее; Екатерина же
Петровна совершенно забыла своих почтенных гостей, каковы были откупщик и
откупщица, и, вовсе не обращая внимания на инвалидного поручика, явно
желавшего ей понравиться, стремилась к Аггею Никитичу. Такого рода натиски и
отпоры, разумеется, кончились бы не бог знает чем, если бы не случилось одно
обстоятельство, сразу перевернувшее ход описываемых мною событий. Аггей
Никитич, одолеваемый любезностями хозяйки, чтобы хоть на время спастись от
них, сошел вниз, в бильярдную, покурить, где просидев около четверти часа,
стал возвращаться назад в залу; но, запутавшись в переходах большого дома,
не попал в нее и очутился около боскетной, переделанной ныне Екатериною
Петровною в будуар. Он еще издали увидел в этом будуаре пани Вибель и
камер-юнкера, которые сидели вдвоем и о чем-то беседовали. Одного этого
обстоятельства достаточно было, чтобы у Аггея Никитича вся кровь прилила в
голову и он решился на поступок не совсем благородный - решился подслушать
то, что говорили пани Вибель и камер-юнкер, ради чего Аггей Никитич не вошел
в самый будуар, а, остановившись за шерстяной перегородкой, разделявшей
боскетную на две комнаты, тихо опустился на кресло, стоявшее около
умывальника, у которого Екатерина Петровна обыкновенно чистила по нескольку
раз в день зубы крепчайшим нюхательным табаком, научившись этому в Москве у
одной своей приятельницы, говорившей, что это - божественное наслаждение,
которое Екатерина Петровна тоже нашла божественным. С занятой позиции Аггей
Никитич стал слышать весь разговор пани Вибель и камер-юнкера.
- Вы, значит, не знаете, - говорил последний с одушевлением, - что
такое эти господа карабинерные офицеры и как их разумеют в Москве:
генерал-губернатор стесняется приглашать их к себе на балы, потому что они
мало что съедают все, что попадется, с жадностью шакалов, но еще насуют себе
за фалды, в карман мундира конфет, апельсинов, и все это, если который
неосторожно сядет, раздавит, и из-под него потечет.
Пани Вибель на та
- Надоели! - ответила ему откровенно Екатерина Петровна.
- Точно так же, как и мне всякого рода belles femmes*, и тут, знаете,
может случиться то, что описано в одном прекрасном романе Гете под названием
"Die Wahlverwandschaften"**.
______________
* красивые женщины (франц.).
** "Избирательное сродство" (нем.).
- Пожалуйста, не говорите со мной разными учеными словами; я их не знаю
и не понимаю! - сказала Екатерина Петровна.
В ответ на это камер-юнкер захохотал обиднейшим для нее смехом.
- Тут ни единого слова ученого нет, - продолжал он, как бы желая еще
более оскорбить Екатерину Петровну, - кроме того, что, по закону
предрасположения, неродственные натуры расходятся, а родственные сливаются.
Так и здесь, - присовокупил камер-юнкер с умышленным цинизмом, -
великорослые сольются между собою, а также и малорослые...
- Не самолюбивы ли вы несколько? - возразила ему Екатерина Петровна.
Все эти взаимные колкости пошли бы, вероятно, и далее между ними, если
бы по дороге к Синькову не показались едущие экипажи с гостями; но все-таки
программа, начертанная в предыдущем споре Екатериною Петровною, а равно и
постылым ее другом, начала выполняться с точностью. Камер-юнкер на этот раз
уже не просто стремился к пани Вибель, а уцепился за нее; Екатерина же
Петровна совершенно забыла своих почтенных гостей, каковы были откупщик и
откупщица, и, вовсе не обращая внимания на инвалидного поручика, явно
желавшего ей понравиться, стремилась к Аггею Никитичу. Такого рода натиски и
отпоры, разумеется, кончились бы не бог знает чем, если бы не случилось одно
обстоятельство, сразу перевернувшее ход описываемых мною событий. Аггей
Никитич, одолеваемый любезностями хозяйки, чтобы хоть на время спастись от
них, сошел вниз, в бильярдную, покурить, где просидев около четверти часа,
стал возвращаться назад в залу; но, запутавшись в переходах большого дома,
не попал в нее и очутился около боскетной, переделанной ныне Екатериною
Петровною в будуар. Он еще издали увидел в этом будуаре пани Вибель и
камер-юнкера, которые сидели вдвоем и о чем-то беседовали. Одного этого
обстоятельства достаточно было, чтобы у Аггея Никитича вся кровь прилила в
голову и он решился на поступок не совсем благородный - решился подслушать
то, что говорили пани Вибель и камер-юнкер, ради чего Аггей Никитич не вошел
в самый будуар, а, остановившись за шерстяной перегородкой, разделявшей
боскетную на две комнаты, тихо опустился на кресло, стоявшее около
умывальника, у которого Екатерина Петровна обыкновенно чистила по нескольку
раз в день зубы крепчайшим нюхательным табаком, научившись этому в Москве у
одной своей приятельницы, говорившей, что это - божественное наслаждение,
которое Екатерина Петровна тоже нашла божественным. С занятой позиции Аггей
Никитич стал слышать весь разговор пани Вибель и камер-юнкера.
- Вы, значит, не знаете, - говорил последний с одушевлением, - что
такое эти господа карабинерные офицеры и как их разумеют в Москве:
генерал-губернатор стесняется приглашать их к себе на балы, потому что они
мало что съедают все, что попадется, с жадностью шакалов, но еще насуют себе
за фалды, в карман мундира конфет, апельсинов, и все это, если который
неосторожно сядет, раздавит, и из-под него потечет.
Пани Вибель на та