по-видимому, очень понравилось камер-юнкеру,
который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого -
движением личного мускула - из глаза свое стеклышко, так как сквозь него он
ничего не видел и носил его только для моды.
Сколь ни мимолетны были все эти первоначальные впечатления,
произведенные описываемыми мною лицами друг на друга, они, однако,
повторялись в продолжение всего бала, и положительно можно было сказать, что
m-me Тулузова стремилась к Аггею Никитичу, а инвалидный поручик стремился к
ней, что Екатерине Петровне было не совсем лестно. Камер-юнкер с большим
вниманием расспрашивал о пани Вибель мрачного почтмейстера, который,
конечно, прокаркнул о ней всякую гадость; но, несмотря на то, московский
франт всякий раз, встречаясь с прелестной дамочкой, спешил выкинуть из глаза
стеклышко и нежно посмотреть на нее; равным образом Марья Станиславовна
пленила, кажется, и откупщика, который ей между прочими любезностями сказал,
что недавно выписанную им резвейшую мазурку он намерен назвать "a la pany
Wibel". Аггей Никитич, конечно, всех этих мелочей не замечал; одно только
показалось ему странным, что когда он начал танцевать вальс с пани Вибель,
то она не подделывалась под его манеру, а танцевала по-своему, в два приема,
так что им едва возможно было протанцевать один тур; но с камер-юнкером,
пригласившим после того пани Вибель и умевшим, конечно, танцевать вальс в
два приема, она носилась по зале, как бабочка.
Более сказать о бале нечего, кроме того лишь, что все разъехались очень
поздно, что, однако, не помешало Аггею Никитичу, подвезшему пани Вибель в
своих санях к ее квартире хоть ненадолго, но все-таки зайти к ней.
Вскоре после бала наступил Николин день, и по случаю именин государя
императора все служащее и не служащее общество съехалось к торжественной
обедне в собор. Дамы при этом красовались в своих самых нарядных салопах, а
между ними, конечно, была и пани Вибель, успевшая, к великому счастию
своему, почти перед тем как разойтись с мужем, заставить его сделать ей
отличнейший салоп с собольим воротником. Мужчины же служащие были в
мундирах, какой у кого оказался, и Аггей Никитич, конечно, облекся в свой
отставной мундир карабинерного полка, из которого он, надобно сказать, как
бы еще повырос и заметно пораздобрел. Посреди мундирных мужчин появился и
камер-юнкер, который такой эффект произвел на всех молящихся своим золотым
мундиром, что описать трудно: в уездном городке никто почти и не видывал
придворных мундиров! Пани Вибель тоже немало была поражена нарядом
камер-юнкера, так что всю обедню не спускала с него глаз, хотя, собственно,
лица его не видела и замечала только, что он то выкинет из глаза движением
щеки стеклышко, то опять вставит его рукою в глаз. После обедни откупщик тут
же в церкви пригласил все знакомое ему общество к себе на полуофициальный
обед, видимо, желая разыгрывать в уездном городке как бы роль губернатора.
На обед этот, разумеется, все съехались, а также прибыла и m-me Тулузова, не
бывшая в соборе, но получившая от Рамзаева приглашение с нарочным, посланным
к ней в Синьково. За столом хозяева посадили Екатерину Петровну по правую
руку самого амфитриона{88}, а по левую он, злодей, пригласил сесть пани
Вибель, которая на такую честь, кажется, не обратила никакого внимания и
весь обед з
который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого -
движением личного мускула - из глаза свое стеклышко, так как сквозь него он
ничего не видел и носил его только для моды.
Сколь ни мимолетны были все эти первоначальные впечатления,
произведенные описываемыми мною лицами друг на друга, они, однако,
повторялись в продолжение всего бала, и положительно можно было сказать, что
m-me Тулузова стремилась к Аггею Никитичу, а инвалидный поручик стремился к
ней, что Екатерине Петровне было не совсем лестно. Камер-юнкер с большим
вниманием расспрашивал о пани Вибель мрачного почтмейстера, который,
конечно, прокаркнул о ней всякую гадость; но, несмотря на то, московский
франт всякий раз, встречаясь с прелестной дамочкой, спешил выкинуть из глаза
стеклышко и нежно посмотреть на нее; равным образом Марья Станиславовна
пленила, кажется, и откупщика, который ей между прочими любезностями сказал,
что недавно выписанную им резвейшую мазурку он намерен назвать "a la pany
Wibel". Аггей Никитич, конечно, всех этих мелочей не замечал; одно только
показалось ему странным, что когда он начал танцевать вальс с пани Вибель,
то она не подделывалась под его манеру, а танцевала по-своему, в два приема,
так что им едва возможно было протанцевать один тур; но с камер-юнкером,
пригласившим после того пани Вибель и умевшим, конечно, танцевать вальс в
два приема, она носилась по зале, как бабочка.
Более сказать о бале нечего, кроме того лишь, что все разъехались очень
поздно, что, однако, не помешало Аггею Никитичу, подвезшему пани Вибель в
своих санях к ее квартире хоть ненадолго, но все-таки зайти к ней.
Вскоре после бала наступил Николин день, и по случаю именин государя
императора все служащее и не служащее общество съехалось к торжественной
обедне в собор. Дамы при этом красовались в своих самых нарядных салопах, а
между ними, конечно, была и пани Вибель, успевшая, к великому счастию
своему, почти перед тем как разойтись с мужем, заставить его сделать ей
отличнейший салоп с собольим воротником. Мужчины же служащие были в
мундирах, какой у кого оказался, и Аггей Никитич, конечно, облекся в свой
отставной мундир карабинерного полка, из которого он, надобно сказать, как
бы еще повырос и заметно пораздобрел. Посреди мундирных мужчин появился и
камер-юнкер, который такой эффект произвел на всех молящихся своим золотым
мундиром, что описать трудно: в уездном городке никто почти и не видывал
придворных мундиров! Пани Вибель тоже немало была поражена нарядом
камер-юнкера, так что всю обедню не спускала с него глаз, хотя, собственно,
лица его не видела и замечала только, что он то выкинет из глаза движением
щеки стеклышко, то опять вставит его рукою в глаз. После обедни откупщик тут
же в церкви пригласил все знакомое ему общество к себе на полуофициальный
обед, видимо, желая разыгрывать в уездном городке как бы роль губернатора.
На обед этот, разумеется, все съехались, а также прибыла и m-me Тулузова, не
бывшая в соборе, но получившая от Рамзаева приглашение с нарочным, посланным
к ней в Синьково. За столом хозяева посадили Екатерину Петровну по правую
руку самого амфитриона{88}, а по левую он, злодей, пригласил сесть пани
Вибель, которая на такую честь, кажется, не обратила никакого внимания и
весь обед з