а.
- И обо мне тоже не скучай очень! - заметил ей Егор Егорыч.
- Да, но и ты тоже не скучай обо мне! - проговорила Сусанна Николаевна,
как бы даже усмехнувшись.
Трудно передать, сколько разнообразных оттенков почувствовалось в этом
ответе. Сусанна Николаевна как будто бы хотела тут, кроме произнесенного ею,
сказать: "Ты не скучай обо мне, потому что я не стою того и даже не знаю,
буду ли я сама скучать о тебе!" Все эти оттенки, разумеется, как цвета
преломившегося на мгновение луча, пропали и слились потом в одном решении:
- Мне необходимо здесь остаться для сестры и для себя, - сказала
Сусанна Николаевна.
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали только
возвращения из тюрьмы Музы Николаевны, чтобы узнать от нее, в каком душевном
настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой
и вечером поздно прислала острожного фельдшера, который грубоватым
солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна осталась на
ночь в тюремной больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна
Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу:
- В таком случае, я ранним утром завтра поеду к сестре в тюрьму.
- Прошу тебя, прошу! - повторил Егор Егорыч, и часа через два он,
улегшись вместе с Сверстовым в дорожную кибитку, скакал на почтовых в
Петербург, давая на каждой станции по полтиннику ямщикам на водку с тем,
чтобы они скорей его везли.
XII
Сверстов лет пятнадцать не бывал в Петербурге, и так как, несмотря на
свои седины, сохранил способность воспринимать впечатления, то Северная
Пальмира, сильно украсившаяся за это время, просто потрясла его, и он,
наскоро побрившись, умывшись и вообще приодевшись, немедленно побежал
посмотреть: на Невский проспект, на дворец, на Александровскую колонну, на
набережную, на памятник Петра. Перед всеми этими дивами Петербурга Сверстов
останавливался как дурак какой-нибудь, и, потрясая своей курчавой головой,
восклицал сам себе: "Да, да! Растем мы, растем, и что бы там ни говорили про
нас, но исполин идет быстрыми шагами!" Затем, как бы для того, чтобы еще
сильнее поразить нашего патриота, мимо него стали проходить возвращавшиеся с
парада кавалергарды с своими орлами на шлемах, трехаршинные почти
преображенцы, курносые и с простреленными киверами павловцы. Сверстов
трепетал от восторга и начал уже декламировать стихи Пушкина:
Иль мало нас?.. Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..{559}
Обедать потом Сверстов зашел в Палкинский трактир и, не любя, по его
выражению, французских фрикасе, наелся там ветчины и осетрины.
Прямо из трактира он отправился в театр, где, как нарочно, наскочил на
Каратыгина{559} в роли Прокопа Ляпунова{559}, который в продолжение всей
пьесы говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим,
восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: "Да знает ли ваш
пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?"
Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau с своим постоянно
антирусским направлени
- И обо мне тоже не скучай очень! - заметил ей Егор Егорыч.
- Да, но и ты тоже не скучай обо мне! - проговорила Сусанна Николаевна,
как бы даже усмехнувшись.
Трудно передать, сколько разнообразных оттенков почувствовалось в этом
ответе. Сусанна Николаевна как будто бы хотела тут, кроме произнесенного ею,
сказать: "Ты не скучай обо мне, потому что я не стою того и даже не знаю,
буду ли я сама скучать о тебе!" Все эти оттенки, разумеется, как цвета
преломившегося на мгновение луча, пропали и слились потом в одном решении:
- Мне необходимо здесь остаться для сестры и для себя, - сказала
Сусанна Николаевна.
Одобрив такое намерение ее, Егор Егорыч и Сверстов поджидали только
возвращения из тюрьмы Музы Николаевны, чтобы узнать от нее, в каком душевном
настроении находится осужденный. Муза Николаевна, однако, не вернулась домой
и вечером поздно прислала острожного фельдшера, который грубоватым
солдатским голосом доложил Егору Егорычу, что Муза Николаевна осталась на
ночь в тюремной больнице, так как господин Лябьев сильно заболел. Сусанна
Николаевна, бывшая при этом докладе фельдшера, сказала, обратясь к мужу:
- В таком случае, я ранним утром завтра поеду к сестре в тюрьму.
- Прошу тебя, прошу! - повторил Егор Егорыч, и часа через два он,
улегшись вместе с Сверстовым в дорожную кибитку, скакал на почтовых в
Петербург, давая на каждой станции по полтиннику ямщикам на водку с тем,
чтобы они скорей его везли.
XII
Сверстов лет пятнадцать не бывал в Петербурге, и так как, несмотря на
свои седины, сохранил способность воспринимать впечатления, то Северная
Пальмира, сильно украсившаяся за это время, просто потрясла его, и он,
наскоро побрившись, умывшись и вообще приодевшись, немедленно побежал
посмотреть: на Невский проспект, на дворец, на Александровскую колонну, на
набережную, на памятник Петра. Перед всеми этими дивами Петербурга Сверстов
останавливался как дурак какой-нибудь, и, потрясая своей курчавой головой,
восклицал сам себе: "Да, да! Растем мы, растем, и что бы там ни говорили про
нас, но исполин идет быстрыми шагами!" Затем, как бы для того, чтобы еще
сильнее поразить нашего патриота, мимо него стали проходить возвращавшиеся с
парада кавалергарды с своими орлами на шлемах, трехаршинные почти
преображенцы, курносые и с простреленными киверами павловцы. Сверстов
трепетал от восторга и начал уже декламировать стихи Пушкина:
Иль мало нас?.. Или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?..{559}
Обедать потом Сверстов зашел в Палкинский трактир и, не любя, по его
выражению, французских фрикасе, наелся там ветчины и осетрины.
Прямо из трактира он отправился в театр, где, как нарочно, наскочил на
Каратыгина{559} в роли Прокопа Ляпунова{559}, который в продолжение всей
пьесы говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим,
восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: "Да знает ли ваш
пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?"
Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau с своим постоянно
антирусским направлени