другой
господин, худой, в подержанном фраке, и очень напоминающий своей фигурой
Дон-Кихота. При появлении этих лиц выразилось общее удовольствие; кто
кричал: "Милый наш Проша!", другой: "Голубчик, Пров Михайлыч, садись,
кушай!"
Товарищ его тоже был оприветствован.
- Откуда ты, небес посланник? - продекламировал тому невзрачный
камер-юнкер.
- Из больницы, умер было совсем... - отвечал тот. - Вообразите,
посадили меня на диету умирающих... Лежу я, голодаю, худею, наконец мне
вообразилось, что я в святые попал, и говорю: "О, чудо из чудес и скандал
для небес, Дьяков в раке и святитель в усах, при штанах и во фраке!"
- Браво! - закричали все на четверостишие этого господина и вслед за
тем стали приставать к Прову Михайлычу, чтобы он рассказал, как купцы
говорят о пьесе "Гамлет".
В ответ на это Пров Михайлыч без всякого ломания, съев и выпив малую
толику, прямо начал:
- Идем, судырь ты мой, мы с Иваном Петровым мимо тиатера. Я говорю:
"Иван Петров, загляни в объявленьице, Мочалов значится тут?" - "Значится-с!"
- говорит. - "Захвати два билетчика!.." Пришли-с... Занавеска еще не
поднималась... Ради скуки по десяточку яблочков сжевали... Наконец пошло
дело настоящим манером, и какую, я тебе, братец ты мой, скажу, эти
шельмы-ахтеры штуку подвели... на удивление только!.. Кажут они нам лесище
густейший, - одно слово, роща целая, хоть на сруб покупай, - и выходит в эту
самую рощу принец, печальный-распечальный, как бы по торговле что случилось
али с хозяюшкой поразмолвился... К нему является генерал. "Ваше высочество,
говорит, здесь неблагополучно!" - "Что такое?" - спрашивает принец.
"Тятенька по ночам ходит!" А у принца, понимаешь, только перед тем родитель
побывшился, шести недель еще не прошло. "По ночам, говорит, ходит!" - "Не
может быть", - говорит принец, и только он это слово сказал, смотрим, из-за
одного пня мужичище высокий лезет!.. Ну, как есть, я тебе говорю, живой
человек, только что в саване да глоткой немного поосип!..
При этом все взглянули на Максиньку, который в ответ на то гордо
усмехался.
- И прямо он подходит к принцу, и начал он его костить: "Ты такой,
этакий и разэтакой, мать твоя тоже такая!" Тот, братец, стоит, молчит;
нельзя, хошь и мертвый, все-таки ж родитель!.. Накостивши таким манером сына
своего, этот самый мертвец стукнул об пол ногой и провалился сквозь землю.
Принец видит, делать нечего, идет к матери. "Маменька, говорит, так и так,
тятенька по ночам ходит!" Но королева, братец ты мой, вольным духом это
приняла. "Что же, говорит, вели тятеньке кол осиновый покрепче в спину
вколотить!" - "В том-то и штука, говорит, маменька, что это не поможет:
тятенька-то немец!"
Все искренне засмеялись.
- Главная соль тут, - заметил молодой ученый, - что осиновый кол потому
не подействует, что тятенька немец.
- Нет, не то, - возразил величаво Максинька, - главное тут, что
дурак-мужик говорит, а сам ничего не понимает.
- Ты, Максинька, больше слушай, а не рассуждай, - остановил его частный
пристав и, обратясь с умоляющим лицом и голосом к рассказчику, начал его
упрашивать: - Голубчик Пров Михайлыч, расскажи еще про Наполеондера!
- Ну, нет, будет! - отказывался было тот.
- Расскажите, Пров Михайлыч! - подхватили прочие лица.
И Пров Михайлыч, с блеснув
господин, худой, в подержанном фраке, и очень напоминающий своей фигурой
Дон-Кихота. При появлении этих лиц выразилось общее удовольствие; кто
кричал: "Милый наш Проша!", другой: "Голубчик, Пров Михайлыч, садись,
кушай!"
Товарищ его тоже был оприветствован.
- Откуда ты, небес посланник? - продекламировал тому невзрачный
камер-юнкер.
- Из больницы, умер было совсем... - отвечал тот. - Вообразите,
посадили меня на диету умирающих... Лежу я, голодаю, худею, наконец мне
вообразилось, что я в святые попал, и говорю: "О, чудо из чудес и скандал
для небес, Дьяков в раке и святитель в усах, при штанах и во фраке!"
- Браво! - закричали все на четверостишие этого господина и вслед за
тем стали приставать к Прову Михайлычу, чтобы он рассказал, как купцы
говорят о пьесе "Гамлет".
В ответ на это Пров Михайлыч без всякого ломания, съев и выпив малую
толику, прямо начал:
- Идем, судырь ты мой, мы с Иваном Петровым мимо тиатера. Я говорю:
"Иван Петров, загляни в объявленьице, Мочалов значится тут?" - "Значится-с!"
- говорит. - "Захвати два билетчика!.." Пришли-с... Занавеска еще не
поднималась... Ради скуки по десяточку яблочков сжевали... Наконец пошло
дело настоящим манером, и какую, я тебе, братец ты мой, скажу, эти
шельмы-ахтеры штуку подвели... на удивление только!.. Кажут они нам лесище
густейший, - одно слово, роща целая, хоть на сруб покупай, - и выходит в эту
самую рощу принец, печальный-распечальный, как бы по торговле что случилось
али с хозяюшкой поразмолвился... К нему является генерал. "Ваше высочество,
говорит, здесь неблагополучно!" - "Что такое?" - спрашивает принец.
"Тятенька по ночам ходит!" А у принца, понимаешь, только перед тем родитель
побывшился, шести недель еще не прошло. "По ночам, говорит, ходит!" - "Не
может быть", - говорит принец, и только он это слово сказал, смотрим, из-за
одного пня мужичище высокий лезет!.. Ну, как есть, я тебе говорю, живой
человек, только что в саване да глоткой немного поосип!..
При этом все взглянули на Максиньку, который в ответ на то гордо
усмехался.
- И прямо он подходит к принцу, и начал он его костить: "Ты такой,
этакий и разэтакой, мать твоя тоже такая!" Тот, братец, стоит, молчит;
нельзя, хошь и мертвый, все-таки ж родитель!.. Накостивши таким манером сына
своего, этот самый мертвец стукнул об пол ногой и провалился сквозь землю.
Принец видит, делать нечего, идет к матери. "Маменька, говорит, так и так,
тятенька по ночам ходит!" Но королева, братец ты мой, вольным духом это
приняла. "Что же, говорит, вели тятеньке кол осиновый покрепче в спину
вколотить!" - "В том-то и штука, говорит, маменька, что это не поможет:
тятенька-то немец!"
Все искренне засмеялись.
- Главная соль тут, - заметил молодой ученый, - что осиновый кол потому
не подействует, что тятенька немец.
- Нет, не то, - возразил величаво Максинька, - главное тут, что
дурак-мужик говорит, а сам ничего не понимает.
- Ты, Максинька, больше слушай, а не рассуждай, - остановил его частный
пристав и, обратясь с умоляющим лицом и голосом к рассказчику, начал его
упрашивать: - Голубчик Пров Михайлыч, расскажи еще про Наполеондера!
- Ну, нет, будет! - отказывался было тот.
- Расскажите, Пров Михайлыч! - подхватили прочие лица.
И Пров Михайлыч, с блеснув