ным ему
обществом, а кроме того, у него чувствительно шевелился в кармане магарыч,
полученный им с Тулузова по обоим его делам.
Максинька между тем пересел уже ближе к остальному обществу: несмотря
на свою ненависть к полиции, он не мог отказать себе в удовольствии
поужинать на счет частного пристава.
- Скажите, в Афинах был театр, и приезжали на эти их ужины актрисы? -
спросил он гегелианца.
- Театр был, и актрисы приезжали на ужины! - отвечал тот.
- Вот оно, как мы давно существуем! - произнес самодовольно Максинька,
но в это время вошел симпозиарх, а за ним половой внес несколько графинчиков
водок, зернистую икру, семгу, рыжички, груздочки.
- Позвольте, господа, этого нельзя, - заметил гегелианец, указывая на
водку, - греки во время еды ничего не пили.
- Что ж делать? - возразил ему частный пристав. - Мы без водочки
непривычны принимать хлеб-соль; нам рюмочку - другую непременно надобно
вонзить в себя, чтобы аппетитец разыгрался.
- Мы должны прежде выпить! - подтвердил Максинька, наливая себе самую
огромную рюмку и цапнув ее сразу. - Фантазию это нагоняет... человек от
этого умнее делается.
- Но вот рыбка наша плывет к нам, - сказал симпозиарх, указывая на
полового, несшего огромную паровую стерлядь, вкусный запах которой приятно
защекотал обоняние всех.
Когда сие благородное блюдо было покончено, то выгнанный из службы
доктор, не уступавший в количестве выпитой водки Максиньке, произнес еще
первые в продолжение целого вечера слова:
- Такие рыбы дай бог, чтобы и в Эгейском море водились!
- Там нет таких - это мне иностранцы говорили - наши рыбы лучшие в
свете, - сказал ему на это негромко, как бы тайну какую, надсмотрщик палаты.
- Согласно вашим указаниям, - отнесся затем симпозиарх к молодому
ученому, - я велел поросеночка изжарить; вы изволили говорить, что греки
свинину кушали.
- Отлично! - одобрили частного пристава Максинька, доктор и
надсмотрщик.
- Это черт знает что такое!.. Дай бог выдержать! - произнес
камер-юнкер.
- Нет, ничего, - возразил ему гегелианец, сделавшийся ужасно оживленным
вследствие выпитых двух-трех рюмок мадеры, которую частный пристав умел
как-то незаметно подливать ему.
Поросенок с подрумяненной кожицей невдолге был подан. Симпозиарх
крикнул половому:
- Madame Клико сюда на сцену!
M-me Клико, слегка подмороженная, явилась в количестве шести бутылок,
ровно сколько было трапезующих, а затем, по уничтожении поросенка, начался
уже настоящий симпозион.
- Греки обыкновенно, - начал поучать молодой ученый, - как народ в
высокой степени культурный и изобретательный, наполняли свои вечера играми,
загадками, музыкой и остротами, которые по преимуществу у них говорили так
называемые паразиты, то есть люди, которым не на что самим было угощать, и
они обыкновенно ходили на чужие пиры, иногда даже без зова, отплачивая за
это остротами.
- Это я! - отозвался самодовольно Максинька.
- Только без остроумия! - заметил частный пристав.
- Ну, уж это не тебе судить! - возразил Максинька и отнесся к
гегелианцу. - А какие это у них загадки были? Такие же, как и у нас: когда
загадаешь, так скверно выходит, а отгадаешь - ничего, хорошо?
- Какие же у нас такие загадки? - спросил его, в свою очередь, частный
пристав, наперед ожидавший
обществом, а кроме того, у него чувствительно шевелился в кармане магарыч,
полученный им с Тулузова по обоим его делам.
Максинька между тем пересел уже ближе к остальному обществу: несмотря
на свою ненависть к полиции, он не мог отказать себе в удовольствии
поужинать на счет частного пристава.
- Скажите, в Афинах был театр, и приезжали на эти их ужины актрисы? -
спросил он гегелианца.
- Театр был, и актрисы приезжали на ужины! - отвечал тот.
- Вот оно, как мы давно существуем! - произнес самодовольно Максинька,
но в это время вошел симпозиарх, а за ним половой внес несколько графинчиков
водок, зернистую икру, семгу, рыжички, груздочки.
- Позвольте, господа, этого нельзя, - заметил гегелианец, указывая на
водку, - греки во время еды ничего не пили.
- Что ж делать? - возразил ему частный пристав. - Мы без водочки
непривычны принимать хлеб-соль; нам рюмочку - другую непременно надобно
вонзить в себя, чтобы аппетитец разыгрался.
- Мы должны прежде выпить! - подтвердил Максинька, наливая себе самую
огромную рюмку и цапнув ее сразу. - Фантазию это нагоняет... человек от
этого умнее делается.
- Но вот рыбка наша плывет к нам, - сказал симпозиарх, указывая на
полового, несшего огромную паровую стерлядь, вкусный запах которой приятно
защекотал обоняние всех.
Когда сие благородное блюдо было покончено, то выгнанный из службы
доктор, не уступавший в количестве выпитой водки Максиньке, произнес еще
первые в продолжение целого вечера слова:
- Такие рыбы дай бог, чтобы и в Эгейском море водились!
- Там нет таких - это мне иностранцы говорили - наши рыбы лучшие в
свете, - сказал ему на это негромко, как бы тайну какую, надсмотрщик палаты.
- Согласно вашим указаниям, - отнесся затем симпозиарх к молодому
ученому, - я велел поросеночка изжарить; вы изволили говорить, что греки
свинину кушали.
- Отлично! - одобрили частного пристава Максинька, доктор и
надсмотрщик.
- Это черт знает что такое!.. Дай бог выдержать! - произнес
камер-юнкер.
- Нет, ничего, - возразил ему гегелианец, сделавшийся ужасно оживленным
вследствие выпитых двух-трех рюмок мадеры, которую частный пристав умел
как-то незаметно подливать ему.
Поросенок с подрумяненной кожицей невдолге был подан. Симпозиарх
крикнул половому:
- Madame Клико сюда на сцену!
M-me Клико, слегка подмороженная, явилась в количестве шести бутылок,
ровно сколько было трапезующих, а затем, по уничтожении поросенка, начался
уже настоящий симпозион.
- Греки обыкновенно, - начал поучать молодой ученый, - как народ в
высокой степени культурный и изобретательный, наполняли свои вечера играми,
загадками, музыкой и остротами, которые по преимуществу у них говорили так
называемые паразиты, то есть люди, которым не на что самим было угощать, и
они обыкновенно ходили на чужие пиры, иногда даже без зова, отплачивая за
это остротами.
- Это я! - отозвался самодовольно Максинька.
- Только без остроумия! - заметил частный пристав.
- Ну, уж это не тебе судить! - возразил Максинька и отнесся к
гегелианцу. - А какие это у них загадки были? Такие же, как и у нас: когда
загадаешь, так скверно выходит, а отгадаешь - ничего, хорошо?
- Какие же у нас такие загадки? - спросил его, в свою очередь, частный
пристав, наперед ожидавший