вам принимать и
которые всегда вас так успокаивают?
- Нет, - отказалась Юлия Матвеевна, и когда gnadige Frau села было
невдалеке от ее постели, она, хоть и молча, но махнула рукой.
Gnadige Frau, поняв из этого, что Юлия Матвеевна желает, чтобы она
удалилась, исполнила ее желание и, выйдя в коридор, поместилась на стуле
около комнаты больной. Прошло с час времени. Юлия Матвеевна заметно начала
свободнее дышать, потом вдруг указала на лежавшие в углу валяные туфли.
Агапия, несмотря на свою глупость, лучше всех понимавшая Юлию
Матвеевну, подала ей эти валенки, но старуха затрясла отрицательно головой.
Агапия и тут однако догадалась, чего она хотела, и принесла первоначально
шерстяные чулки, в которые обула больную, а сверх их надела валенки.
- Дай тут!.. - что-то такое сказала больная, но Агапия опять-таки
догадалась, что Юлия Матвеевна требует салоп себе, и вынула из шкапа
ваточный салоп.
- Ну! - сказала ей Юлия Матвеевна.
Агапия попыталась окутать этим салопом ноги больной, но та почти
рассердилась.
- Дай, дай... - говорила она, - Егорыч... лошадь!
Агапия, подумав, что бедная старушка собиралась ехать куда-то и,
испугавшись такого намерения Юлии Матвеевны, побежала сказать о том gnadige
Frau.
- Как это возможно? - произнесла та с беспокойствам и вошла опять в
комнату больной, но Юлия Матвеевна была почти в бессознательном состоянии, и
с ней уже начался предсмертный озноб: зубы ее щелкали, в лице окончательно
подергивало все мускулы, наконец, стал, как говорится, и хоробрец ходить, а
через несколько минут Юлии Матвеевны не стало более в живых.
Агапия, первая, ревмя заревела, заплакала вслед за тем Фаддеевна, а
вместе с ней и молодые горничные. Gnadige Frau между тем послала за отцом
Василием, чтобы посоветоваться с ним, как распорядиться похоронами. Отец
Василий немедля же пришел по ее приглашению и был значительно выпивши. Увы!
Сей умнейший и образованнейший человек опять начал сильно зашибаться хмелем.
Главной причиной тому была неудача, постигшая его "Историю масонства в
России", которая была им окончена и которую он читал в продолжение
нескольких вечеров своим кузьмищевским масонам. Все они были в восторге от
глубокой учености его труда и изящества в изложении, а Егор Егорыч, сверх
того, взялся напечатать эту историю в нескольких тысячах экземпляров, для
чего, разумеется, потребовалось испросить разрешение; но тут-то и
затормозилось дело. Напрасно Егор Егорыч, пользуясь своим обширным
знакомством и разослав труд отца Василия, переписанный в нескольких
экземплярах, к разным властям светским и духовным, просил их содействия. Все
они ответили ему без замедления и в весьма лестных выражениях отзывались о
капитальности труда и о красноречии автора, но находили вместе с тем, что
для обнародования подобного рода историй не пришло еще время. Таким образом,
отец Василий должен был на всю остальную жизнь потерять всякую надежду
заявить себя обществу в том, что составляло его главную силу и достоинство,
а это было для него, как человека честолюбивого, горше смерти.
Gnadige Frau, увидав своего любимца в несколько возбужденном состоянии,
в каковом он уже являлся перед ней неоднократно, очень этим огорчилась, но
не подала, конечно, виду и начала с ним беседовать. Об умершей они много не
разговаривали
которые всегда вас так успокаивают?
- Нет, - отказалась Юлия Матвеевна, и когда gnadige Frau села было
невдалеке от ее постели, она, хоть и молча, но махнула рукой.
Gnadige Frau, поняв из этого, что Юлия Матвеевна желает, чтобы она
удалилась, исполнила ее желание и, выйдя в коридор, поместилась на стуле
около комнаты больной. Прошло с час времени. Юлия Матвеевна заметно начала
свободнее дышать, потом вдруг указала на лежавшие в углу валяные туфли.
Агапия, несмотря на свою глупость, лучше всех понимавшая Юлию
Матвеевну, подала ей эти валенки, но старуха затрясла отрицательно головой.
Агапия и тут однако догадалась, чего она хотела, и принесла первоначально
шерстяные чулки, в которые обула больную, а сверх их надела валенки.
- Дай тут!.. - что-то такое сказала больная, но Агапия опять-таки
догадалась, что Юлия Матвеевна требует салоп себе, и вынула из шкапа
ваточный салоп.
- Ну! - сказала ей Юлия Матвеевна.
Агапия попыталась окутать этим салопом ноги больной, но та почти
рассердилась.
- Дай, дай... - говорила она, - Егорыч... лошадь!
Агапия, подумав, что бедная старушка собиралась ехать куда-то и,
испугавшись такого намерения Юлии Матвеевны, побежала сказать о том gnadige
Frau.
- Как это возможно? - произнесла та с беспокойствам и вошла опять в
комнату больной, но Юлия Матвеевна была почти в бессознательном состоянии, и
с ней уже начался предсмертный озноб: зубы ее щелкали, в лице окончательно
подергивало все мускулы, наконец, стал, как говорится, и хоробрец ходить, а
через несколько минут Юлии Матвеевны не стало более в живых.
Агапия, первая, ревмя заревела, заплакала вслед за тем Фаддеевна, а
вместе с ней и молодые горничные. Gnadige Frau между тем послала за отцом
Василием, чтобы посоветоваться с ним, как распорядиться похоронами. Отец
Василий немедля же пришел по ее приглашению и был значительно выпивши. Увы!
Сей умнейший и образованнейший человек опять начал сильно зашибаться хмелем.
Главной причиной тому была неудача, постигшая его "Историю масонства в
России", которая была им окончена и которую он читал в продолжение
нескольких вечеров своим кузьмищевским масонам. Все они были в восторге от
глубокой учености его труда и изящества в изложении, а Егор Егорыч, сверх
того, взялся напечатать эту историю в нескольких тысячах экземпляров, для
чего, разумеется, потребовалось испросить разрешение; но тут-то и
затормозилось дело. Напрасно Егор Егорыч, пользуясь своим обширным
знакомством и разослав труд отца Василия, переписанный в нескольких
экземплярах, к разным властям светским и духовным, просил их содействия. Все
они ответили ему без замедления и в весьма лестных выражениях отзывались о
капитальности труда и о красноречии автора, но находили вместе с тем, что
для обнародования подобного рода историй не пришло еще время. Таким образом,
отец Василий должен был на всю остальную жизнь потерять всякую надежду
заявить себя обществу в том, что составляло его главную силу и достоинство,
а это было для него, как человека честолюбивого, горше смерти.
Gnadige Frau, увидав своего любимца в несколько возбужденном состоянии,
в каковом он уже являлся перед ней неоднократно, очень этим огорчилась, но
не подала, конечно, виду и начала с ним беседовать. Об умершей они много не
разговаривали