могилу и вместе с тем уморит и мужа... Но вы вот что...
если уж вы такой милый и добрый, вы покиньте меня, уезжайте в Петербург,
развлекитесь там!.. Полюбите другую женщину, а таких найдется много, потому
что вы достойны быть любимым!
- Вы остаться даже мне около вас не позволяете? - сказал, склонив
печально свою голову, Углаков.
- Не позволяю оттого, что я... вы видите, я сама не знаю, что такое
я!.. - ответила ему, горько усмехнувшись, Сусанна Николаевна! - Но я молю
вас пощадить и пощадить меня!.. Поверьте, я не меньше вас страдаю!..
- Извольте, уеду! - произнес Углаков и, встав, почтительно поклонился
Сусанне Николаевне, чтобы уйти, но она торопливо и задыхающимся голосом
вскрикнула ему:
- Еще просьба!.. Прощаться не приезжайте к нам, а то я, боюсь, не
выдержу себя, и это будет ужасно для Егора Егорыча.
- Не приеду, если вы не хотите того, - сказал Углаков и окончательно
ушел.
По уходе его Сусанна Николаевна принялась плакать: видимо, что ею
овладела невыносимая печаль.
Но что же это такое? - возможен здесь вопрос. - Сусанна Николаевна
поэтому совершенно разлюбила мужа? Ответ на это более ясный читатель найдет
впоследствии, а теперь достаточно сказать, что Сусанна Николаевна продолжала
любить мужа, но то была любовь пассивная, основанная на уважении к уму и
благородству Егора Егорыча, любовь, поддерживаемая доселе полным согласием
во всевозможных взглядах; чувство же к Углакову выражало порыв молодого
сердца, стремление к жизненной поэзии, искание таинственного счастия,
словом, чувство чисто активное и более реальное. Когда Сусанна Николаевна
увидала, что Егор Егорыч подъехал к крыльцу, она, чтобы скрыть от него свои
слезы, бросилась опрометью к себе наверх и не сходила оттуда весь остальной
вечер. Что касается Углакова, то он прямо от Марфиных поскакал к другу
своему - Аграфене Васильевне, которую, к великому утешению своему, застал
дома тоже одну; старичище ее, как водится, уехал в Английский клуб сидеть в
своем шкапу и играть в коммерческую игру. Аграфена Васильевна, по
искаженному выражению лица милого ее чертенка, догадалась, что с ним что-то
неладное происходит, и первое ей пришло в голову, что уж не засужден ли
Лябьев.
- Ну, садись и рассказывай, что Лябьевы, все ли у них благополучно? -
спросила она торопливо.
- Лябьевы... ничего, пока здоровы! - отвечал Углаков отрывисто.
- Отчего же ты такой, словно с цепи сорвался?
- Я с чего такой? - повторил Углаков. - Но вы прежде, тетенька, велите
мне дать вина какого-нибудь, покрепче!
- Ну, это, дяденька, ты врешь!.. Крепкого вина я тебе не дам, а
шампанским, коли хочешь, накачу.
И Аграфена Васильевна велела подать шампанского, бывшего у нее всегда в
запасе для добрых приятелей, которые, надобно сказать правду, все любили
выпить.
Углаков, подкрепившись вином, передал Аграфене Васильевне буквально всю
предыдущую сцену с Сусанной Николаевной.
- Поди ты, какая ломака барыня-то!.. По пословице: хочется и колется...
И что ж, ты уедешь?
- Уеду, тетенька, потому что все равно... Если я не уеду, она в деревню
уедет, как уж сказала она мне раз.
- Это так, да! - согласилась Аграфена Васильевна. - Да и поберечь ее
тебе в самотко надобно; не легко тоже, видно, ей приходится.
- Поберегу! Что бы со мной ни было, а ее я поберегу!
- Сам-т
если уж вы такой милый и добрый, вы покиньте меня, уезжайте в Петербург,
развлекитесь там!.. Полюбите другую женщину, а таких найдется много, потому
что вы достойны быть любимым!
- Вы остаться даже мне около вас не позволяете? - сказал, склонив
печально свою голову, Углаков.
- Не позволяю оттого, что я... вы видите, я сама не знаю, что такое
я!.. - ответила ему, горько усмехнувшись, Сусанна Николаевна! - Но я молю
вас пощадить и пощадить меня!.. Поверьте, я не меньше вас страдаю!..
- Извольте, уеду! - произнес Углаков и, встав, почтительно поклонился
Сусанне Николаевне, чтобы уйти, но она торопливо и задыхающимся голосом
вскрикнула ему:
- Еще просьба!.. Прощаться не приезжайте к нам, а то я, боюсь, не
выдержу себя, и это будет ужасно для Егора Егорыча.
- Не приеду, если вы не хотите того, - сказал Углаков и окончательно
ушел.
По уходе его Сусанна Николаевна принялась плакать: видимо, что ею
овладела невыносимая печаль.
Но что же это такое? - возможен здесь вопрос. - Сусанна Николаевна
поэтому совершенно разлюбила мужа? Ответ на это более ясный читатель найдет
впоследствии, а теперь достаточно сказать, что Сусанна Николаевна продолжала
любить мужа, но то была любовь пассивная, основанная на уважении к уму и
благородству Егора Егорыча, любовь, поддерживаемая доселе полным согласием
во всевозможных взглядах; чувство же к Углакову выражало порыв молодого
сердца, стремление к жизненной поэзии, искание таинственного счастия,
словом, чувство чисто активное и более реальное. Когда Сусанна Николаевна
увидала, что Егор Егорыч подъехал к крыльцу, она, чтобы скрыть от него свои
слезы, бросилась опрометью к себе наверх и не сходила оттуда весь остальной
вечер. Что касается Углакова, то он прямо от Марфиных поскакал к другу
своему - Аграфене Васильевне, которую, к великому утешению своему, застал
дома тоже одну; старичище ее, как водится, уехал в Английский клуб сидеть в
своем шкапу и играть в коммерческую игру. Аграфена Васильевна, по
искаженному выражению лица милого ее чертенка, догадалась, что с ним что-то
неладное происходит, и первое ей пришло в голову, что уж не засужден ли
Лябьев.
- Ну, садись и рассказывай, что Лябьевы, все ли у них благополучно? -
спросила она торопливо.
- Лябьевы... ничего, пока здоровы! - отвечал Углаков отрывисто.
- Отчего же ты такой, словно с цепи сорвался?
- Я с чего такой? - повторил Углаков. - Но вы прежде, тетенька, велите
мне дать вина какого-нибудь, покрепче!
- Ну, это, дяденька, ты врешь!.. Крепкого вина я тебе не дам, а
шампанским, коли хочешь, накачу.
И Аграфена Васильевна велела подать шампанского, бывшего у нее всегда в
запасе для добрых приятелей, которые, надобно сказать правду, все любили
выпить.
Углаков, подкрепившись вином, передал Аграфене Васильевне буквально всю
предыдущую сцену с Сусанной Николаевной.
- Поди ты, какая ломака барыня-то!.. По пословице: хочется и колется...
И что ж, ты уедешь?
- Уеду, тетенька, потому что все равно... Если я не уеду, она в деревню
уедет, как уж сказала она мне раз.
- Это так, да! - согласилась Аграфена Васильевна. - Да и поберечь ее
тебе в самотко надобно; не легко тоже, видно, ей приходится.
- Поберегу! Что бы со мной ни было, а ее я поберегу!
- Сам-т