н спешил поскорее услать от себя прислугу, чтобы скрыть от них
невыносимую горечь волновавших его чувствований.
Антип Ильич и кучер ушли.
Чтобы хоть сколько-нибудь себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию,
которая, как нарочно, открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор
Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался
воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених -
Христос, а невеста - церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен в том) дьявол
мутил его воображение, и ему представлялось, что жених - это он сам, а
невеста - Людмила. Егор Егорыч рассердился на себя, закрыл библию и крикнул:
- Заложить мне лошадей, тройку, в пошевни!
Его намерение было ехать к сенатору, чтобы на том сорвать вспыхнувшую в
нем досаду, доходящую почти до озлобления, и вместе с тем, под влиянием
своих масонских воззрений, он мысленно говорил себе: "Нетерпелив я и
строптив, очень строптив!"
Лошади скоро были готовы. Егор Егорыч, надев свой фрак с крестиками,
поехал. Гордое лицо его имело на этот раз очень мрачный оттенок. На дворе
сенатора он увидал двух будочников, двух жандармов и даже квартального. Все
они до мозгу костей иззябли на морозе.
- Стерегут его, точно сокровище какое!.. - сердито пробурчал про себя
Марфин.
Сенатор в это время, по случаю беспрерывных к нему визитов и
представлений, сидел в кабинете за рабочим столом, раздушенный и
напомаженный, в форменном с камергерскими пуговицами фраке и в звезде. Ему
делал доклад его оглоданный правитель дел, стоя на ногах, что, впрочем,
всегда несколько стесняло сенатора, вежливого до нежности с подчиненными,
так что он каждый раз просил Звездкина садиться, но тот, в силу, вероятно,
своих лакейских наклонностей, отнекивался под разными предлогами.
Марфин, как обыкновенно он это делал при свиданиях с сильными мира
сего, вошел в кабинет топорщась. Сенатор, несмотря что остался им не совсем
доволен при первом их знакомстве, принял его очень вежливо и даже с
почтением. Он сам пододвинул ему поближе к себе кресло, на которое Егор
Егорыч сейчас же и сел.
Правитель дел, кажется, ожидал, что сей, впервые еще являвшийся
посетитель поклонится и ему, но, когда Егор Егорыч не удостоил даже его
взглядом, он был этим заметно удивлен и, отойдя от стола, занял довольно
отдаленно стоявший стул.
- Не были ли мы вместе с вами под Бородиным? - начал сенатор, обращаясь
к Марфину. - Фамилия ваша мне чрезвычайно знакома.
- Я был под Бородиным! - отвечал лаконически Егор Егорыч.
- И не были ли вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей службе в
штабе! - продолжал сенатор, желая тем, конечно, сказать любезность гостю.
- Я был не ранен, а переломил себе только ногу, упав с убитой подо мною
лошади! - отчеканил резко Марфин.
- О, это все равно!.. - слегка воскликнул сенатор. - Это такая же рана,
как и другие; но скоро однако вы излечились?
- Очень не скоро!.. Сначала я был совершенно хром, и уж потом, когда мы
гнали назад Наполеона и я следовал в арьергарде за армией, мне в Германии
сказали, что для того, чтобы воротить себе ногу, необходимо снова ее
сломать... Я согласился на это... Мне ее врачи сломали, и я опять стал с
прямой ногой.
- Вы, видно, владеете большим присутствием духа! - заметил сенатор,
опять-т
невыносимую горечь волновавших его чувствований.
Антип Ильич и кучер ушли.
Чтобы хоть сколько-нибудь себя успокоить, Егор Егорыч развернул библию,
которая, как нарочно, открылась на Песне песней Соломона. Напрасно Егор
Егорыч, пробегая поэтические и страстные строки этой песни, усиливался
воображать, как прежде всегда он и воображал, что упоминаемый там жених -
Христос, а невеста - церковь. Но тут (Егор Егорыч был уверен в том) дьявол
мутил его воображение, и ему представлялось, что жених - это он сам, а
невеста - Людмила. Егор Егорыч рассердился на себя, закрыл библию и крикнул:
- Заложить мне лошадей, тройку, в пошевни!
Его намерение было ехать к сенатору, чтобы на том сорвать вспыхнувшую в
нем досаду, доходящую почти до озлобления, и вместе с тем, под влиянием
своих масонских воззрений, он мысленно говорил себе: "Нетерпелив я и
строптив, очень строптив!"
Лошади скоро были готовы. Егор Егорыч, надев свой фрак с крестиками,
поехал. Гордое лицо его имело на этот раз очень мрачный оттенок. На дворе
сенатора он увидал двух будочников, двух жандармов и даже квартального. Все
они до мозгу костей иззябли на морозе.
- Стерегут его, точно сокровище какое!.. - сердито пробурчал про себя
Марфин.
Сенатор в это время, по случаю беспрерывных к нему визитов и
представлений, сидел в кабинете за рабочим столом, раздушенный и
напомаженный, в форменном с камергерскими пуговицами фраке и в звезде. Ему
делал доклад его оглоданный правитель дел, стоя на ногах, что, впрочем,
всегда несколько стесняло сенатора, вежливого до нежности с подчиненными,
так что он каждый раз просил Звездкина садиться, но тот, в силу, вероятно,
своих лакейских наклонностей, отнекивался под разными предлогами.
Марфин, как обыкновенно он это делал при свиданиях с сильными мира
сего, вошел в кабинет топорщась. Сенатор, несмотря что остался им не совсем
доволен при первом их знакомстве, принял его очень вежливо и даже с
почтением. Он сам пододвинул ему поближе к себе кресло, на которое Егор
Егорыч сейчас же и сел.
Правитель дел, кажется, ожидал, что сей, впервые еще являвшийся
посетитель поклонится и ему, но, когда Егор Егорыч не удостоил даже его
взглядом, он был этим заметно удивлен и, отойдя от стола, занял довольно
отдаленно стоявший стул.
- Не были ли мы вместе с вами под Бородиным? - начал сенатор, обращаясь
к Марфину. - Фамилия ваша мне чрезвычайно знакома.
- Я был под Бородиным! - отвечал лаконически Егор Егорыч.
- И не были ли вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей службе в
штабе! - продолжал сенатор, желая тем, конечно, сказать любезность гостю.
- Я был не ранен, а переломил себе только ногу, упав с убитой подо мною
лошади! - отчеканил резко Марфин.
- О, это все равно!.. - слегка воскликнул сенатор. - Это такая же рана,
как и другие; но скоро однако вы излечились?
- Очень не скоро!.. Сначала я был совершенно хром, и уж потом, когда мы
гнали назад Наполеона и я следовал в арьергарде за армией, мне в Германии
сказали, что для того, чтобы воротить себе ногу, необходимо снова ее
сломать... Я согласился на это... Мне ее врачи сломали, и я опять стал с
прямой ногой.
- Вы, видно, владеете большим присутствием духа! - заметил сенатор,
опять-т