е, по крайней мере, стойл пятнадцать. Войдя в двери парадного крыльца,
которые, как водится, были не заперты, наши гости увидали, что за длинным
столом в зале завтракало все семейство хозяина, то есть его жена, бывшая
цыганка, сохранившая, несмотря на свои сорок пять лет, здоровый и красивый
вид, штуки четыре детей, из которых одни были черномазенькие и с курчавыми
волосами, а другие более белокурые, и около них восседали их гувернантки -
француженка с длинным носом и немка с скверным цветом лица. Блюда завтрака
были разнообразны, угождавшие вкусам разных возрастов и разных
национальностей. Перед самой хозяйкой главным образом виднелся самовар и
ветчина с горошком, а также и бутылка сладкой наливки; перед детьми
красовалась гречневая каша с молоком, которой они, видимо, поглотили
значительное количество; перед француженкой стояла огромная чашка выпитого
кафе-о-лэ и целая сковорода дурно приготовленных котлет-демутон; а перед
немкой - тоже выпитая чашка уже черного кофею и блюдо картофелю. Обе
гувернантки настойчиво предлагали детям свои любимые блюда, причем дети
более белокурые ели о охотою картофель, но черноватые, как маленькие
зверенки, пожирали с большим удовольствием недожаренные котлет-демутон.
Самого хозяина не было за столом с семьей, и он обретался у себя в
своих низеньких антресолях. Сколь ни много было в то время чудаков в Москве,
но Феодосий Гаврилыч все-таки считался между ними одним из крупнейших.
Прежде всего он был ипохондрик, и ипохондрик какой-то односторонний. Он
боялся за зоб, который у него возвышался на шее и ради разрешения которого
Феодосий Гаврилыч, вычитав в одном лечебнике, пил постоянно шалфей; зоб
действительно не увеличивался, хотя и прошло с появления его более двадцати
лет, но зато Феодосий Гаврилыч постоянно был в испарине, вследствие чего он
неимоверно остерегался простуды, так что в нижние комнаты никогда не сходил
на продолжительное время, а на антресолях у него была жара великая,
благодаря множеству печей с приделанными к ним лежанками, которые испускали
из себя температуру Африки. Выезжал Феодосий Гаврилыч из дома своего цугом в
карете и, по рангу своему, в шесть лошадей. Одевался он в зимнее время,
сверх шубы, в какую-то как бы мантию или саван. Все вечера он обыкновенно
проводил в Английском клубе, где, ради спасения от сквозного ветра, был
устроен ему особый шкап, вроде ширм, который и придвигался, когда Феодосий
Гаврилыч усаживался за ломберный стол. В карты играть он любил больше всего
на свете и играл исключительно в коммерческие игры, чем почему-то ужасно
гордился. На цыганке он женился по страсти, но тем не менее народившихся от
нее детей он почти не ведал. Ко всему этому надобно прибавить, что Феодосий
Гаврилыч считал себя естествоиспытателем и агрономом и в доказательство
этого собирал разных букашек и бабочек и накалывал их без всякого толку на
булавки, а также - это было, впрочем, в более молодые годы его - Феодосий
Гаврилыч в одном из имений своих задумал вырыть глубочайший колодец и, желая
освидетельствовать сей колодец, вздумал лично своею особой спуститься в
него, но при этом чуть не задохся и вытащен был на поверхность земли без
чувств. По убеждениям своим Феодосий Гаврилыч, чем он тоже гордился, был
волтерианец, а в силу того никогда не исповедывался, не причащался и даже в
которые, как водится, были не заперты, наши гости увидали, что за длинным
столом в зале завтракало все семейство хозяина, то есть его жена, бывшая
цыганка, сохранившая, несмотря на свои сорок пять лет, здоровый и красивый
вид, штуки четыре детей, из которых одни были черномазенькие и с курчавыми
волосами, а другие более белокурые, и около них восседали их гувернантки -
француженка с длинным носом и немка с скверным цветом лица. Блюда завтрака
были разнообразны, угождавшие вкусам разных возрастов и разных
национальностей. Перед самой хозяйкой главным образом виднелся самовар и
ветчина с горошком, а также и бутылка сладкой наливки; перед детьми
красовалась гречневая каша с молоком, которой они, видимо, поглотили
значительное количество; перед француженкой стояла огромная чашка выпитого
кафе-о-лэ и целая сковорода дурно приготовленных котлет-демутон; а перед
немкой - тоже выпитая чашка уже черного кофею и блюдо картофелю. Обе
гувернантки настойчиво предлагали детям свои любимые блюда, причем дети
более белокурые ели о охотою картофель, но черноватые, как маленькие
зверенки, пожирали с большим удовольствием недожаренные котлет-демутон.
Самого хозяина не было за столом с семьей, и он обретался у себя в
своих низеньких антресолях. Сколь ни много было в то время чудаков в Москве,
но Феодосий Гаврилыч все-таки считался между ними одним из крупнейших.
Прежде всего он был ипохондрик, и ипохондрик какой-то односторонний. Он
боялся за зоб, который у него возвышался на шее и ради разрешения которого
Феодосий Гаврилыч, вычитав в одном лечебнике, пил постоянно шалфей; зоб
действительно не увеличивался, хотя и прошло с появления его более двадцати
лет, но зато Феодосий Гаврилыч постоянно был в испарине, вследствие чего он
неимоверно остерегался простуды, так что в нижние комнаты никогда не сходил
на продолжительное время, а на антресолях у него была жара великая,
благодаря множеству печей с приделанными к ним лежанками, которые испускали
из себя температуру Африки. Выезжал Феодосий Гаврилыч из дома своего цугом в
карете и, по рангу своему, в шесть лошадей. Одевался он в зимнее время,
сверх шубы, в какую-то как бы мантию или саван. Все вечера он обыкновенно
проводил в Английском клубе, где, ради спасения от сквозного ветра, был
устроен ему особый шкап, вроде ширм, который и придвигался, когда Феодосий
Гаврилыч усаживался за ломберный стол. В карты играть он любил больше всего
на свете и играл исключительно в коммерческие игры, чем почему-то ужасно
гордился. На цыганке он женился по страсти, но тем не менее народившихся от
нее детей он почти не ведал. Ко всему этому надобно прибавить, что Феодосий
Гаврилыч считал себя естествоиспытателем и агрономом и в доказательство
этого собирал разных букашек и бабочек и накалывал их без всякого толку на
булавки, а также - это было, впрочем, в более молодые годы его - Феодосий
Гаврилыч в одном из имений своих задумал вырыть глубочайший колодец и, желая
освидетельствовать сей колодец, вздумал лично своею особой спуститься в
него, но при этом чуть не задохся и вытащен был на поверхность земли без
чувств. По убеждениям своим Феодосий Гаврилыч, чем он тоже гордился, был
волтерианец, а в силу того никогда не исповедывался, не причащался и даже в