е это в обществе, что ли, каком происходило?
- Да, то есть в одном очень дружественном кружке...
- А этакий кружок всего только один и есть?
- Нет, таких кружков много и у нас и в Европе!
- А как они называются?
- Их всех называют, - отвечал, немного подумав, Мартын Степаныч, -
общим именем скачущих, прыгающих.
Аггей Никитич при этом только уж пожал плечами. "Бог знает что такое?
После этого каждого скачущего улана может осенить дух святой!" - подумал он;
но тут, как нарочно, пришел ему на память апостол Павел, который тоже ехал
на коне, когда услышал глас с небеси: "Савле, Савле, что мя гониши?" -
"Удивительно и непонятно", - повторял мысленно Аггей Никитич, а вместе с тем
ему ужасно хотелось спросить, что неужели и Мартын Степаныч участвовал в
этом кружке; но, по деликатности своей, он не сделал того и погрузился в
грустные размышления о своих скудных знаниях и о своем малопонимании. Мартын
Степаныч тоже впал в созерцательное состояние, и трудно сказать, что в эти
минуты проносилось перед его старческим умом: размышлял ли он о грядущей
судьбе скачущих, или только вспоминал об обожаемой им Екатерине Филипповне.
Приезд Зверева и Пилецкого был в Кузьмищеве совершенною неожиданностью.
Первый их встретил проходивший по зале доктор Сверстов. Узнав Мартына
Степаныча, он радостно воскликнул:
- Это как вы опять здесь и посреди нас очутились?
- Возвращаюсь в Петербург! - объяснил Мартын Степаныч.
- Прощены, значит? - спросил Сверстов.
- Да, - ответил ему тихо Пилецкий.
На Аггея Никитича Сверстов хоть и взглянул с некоторым недоумением, но
все-таки вежливо ему поклонился, а Зверев, с своей стороны, отдал ему
почтительный поклон.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна
Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма
удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых,
деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть
не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с
чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба
кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг
друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было. Аггей
Никитич на первых порах, вероятно, по воспоминаниям о Людмиле, подсел
поближе к Сусанне Николаевне и поздравил ее со вступлением в брак, а Сусанна
Николаевна, в свою очередь, поздравила его с тем же, причем, желая сказать
ему приятное, она проговорила:
- Миропа Дмитриевна очень добрая женщина!
- Она благородная и умная, - определил несколько иначе свою супругу
Аггей Никитич.
Егор же Егорыч стал расспрашивать Мартына Степаныча, каким образом того
простили.
- Подробностей не знаю, - отвечал Пилецкий, - кроме того, что Екатерина
Филипповна писала письмо к государю.
- Значит, и она освобождена?
- Да, ей позволено переехать в Москву, с воспрещением, впрочем, выезда
в Петербург.
- И вы поэтому в Москву едете?
- Пока нет; я еду в Петербург теперь, но так как в моем разрешении
возвратиться в столицу ничего не сказано, чтобы я не жил в Москве, то,
вероятно, впоследствии я там и поселюсь, ибо, сами согласитесь, Егор Егорыч,
в мои годы одно только счастье и остается человеку, чтобы жить около старых
друзей.
- Да, то есть в одном очень дружественном кружке...
- А этакий кружок всего только один и есть?
- Нет, таких кружков много и у нас и в Европе!
- А как они называются?
- Их всех называют, - отвечал, немного подумав, Мартын Степаныч, -
общим именем скачущих, прыгающих.
Аггей Никитич при этом только уж пожал плечами. "Бог знает что такое?
После этого каждого скачущего улана может осенить дух святой!" - подумал он;
но тут, как нарочно, пришел ему на память апостол Павел, который тоже ехал
на коне, когда услышал глас с небеси: "Савле, Савле, что мя гониши?" -
"Удивительно и непонятно", - повторял мысленно Аггей Никитич, а вместе с тем
ему ужасно хотелось спросить, что неужели и Мартын Степаныч участвовал в
этом кружке; но, по деликатности своей, он не сделал того и погрузился в
грустные размышления о своих скудных знаниях и о своем малопонимании. Мартын
Степаныч тоже впал в созерцательное состояние, и трудно сказать, что в эти
минуты проносилось перед его старческим умом: размышлял ли он о грядущей
судьбе скачущих, или только вспоминал об обожаемой им Екатерине Филипповне.
Приезд Зверева и Пилецкого был в Кузьмищеве совершенною неожиданностью.
Первый их встретил проходивший по зале доктор Сверстов. Узнав Мартына
Степаныча, он радостно воскликнул:
- Это как вы опять здесь и посреди нас очутились?
- Возвращаюсь в Петербург! - объяснил Мартын Степаныч.
- Прощены, значит? - спросил Сверстов.
- Да, - ответил ему тихо Пилецкий.
На Аггея Никитича Сверстов хоть и взглянул с некоторым недоумением, но
все-таки вежливо ему поклонился, а Зверев, с своей стороны, отдал ему
почтительный поклон.
Потом все вошли в гостиную, где сидели вдвоем Егор Егорыч и Сусанна
Николаевна, которые, увидав, кто к ним приехал, без сомнения, весьма
удивились, и затем началась обычная сцена задушевных, хоть и бестолковых,
деревенских свиданий: хозяева и гости что-то такое восклицали; все чуть-чуть
не обнимались; у Сусанны Николаевны оба прибывшие гостя поцеловали с
чувством руку; появилась тут же вдруг и gnadige Frau, у которой тоже оба
кавалера поцеловали руку; все о разных разностях отрывочно спрашивали друг
друга и, не получив еще ответа, рассказывали, что с ними самими было. Аггей
Никитич на первых порах, вероятно, по воспоминаниям о Людмиле, подсел
поближе к Сусанне Николаевне и поздравил ее со вступлением в брак, а Сусанна
Николаевна, в свою очередь, поздравила его с тем же, причем, желая сказать
ему приятное, она проговорила:
- Миропа Дмитриевна очень добрая женщина!
- Она благородная и умная, - определил несколько иначе свою супругу
Аггей Никитич.
Егор же Егорыч стал расспрашивать Мартына Степаныча, каким образом того
простили.
- Подробностей не знаю, - отвечал Пилецкий, - кроме того, что Екатерина
Филипповна писала письмо к государю.
- Значит, и она освобождена?
- Да, ей позволено переехать в Москву, с воспрещением, впрочем, выезда
в Петербург.
- И вы поэтому в Москву едете?
- Пока нет; я еду в Петербург теперь, но так как в моем разрешении
возвратиться в столицу ничего не сказано, чтобы я не жил в Москве, то,
вероятно, впоследствии я там и поселюсь, ибо, сами согласитесь, Егор Егорыч,
в мои годы одно только счастье и остается человеку, чтобы жить около старых
друзей.