нниц и богомолок от господ есть приказание не принимать, и так
тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и
она спать меня на полати услала... На-ка, почет какой воздали гостейке
почтенной! А мое тоже дело старое: вертелась-вертелась на голых-то досках, -
не спится!.. Слышу, две горничные из горниц прибежали полопать, что ли, али
так!.. Сначала ругмя-ругали все господ своих, а тут одна и говорит другой:
"Я, говорит, девонька, вчерася-тко видела, как управляющий крался по
коридору в спальню к барыне!" Тьфу, согрешила грешная! - закончила сердито
свое токованье старуха и отплюнулась при этом.
- Ах, это интересно, очень интересно! - воскликнула косая дама. -
Недолго же Катерина Петровна грустила по своем муже... скоро утешилась!
Впрочем, если рассудить беспристрастно, так все мужчины того и стоят! -
проговорила она, припомнив, как сама, после измены каждого обожателя своего,
спешила полюбить другого!
VI
В описываемое мною время суд над женщинами проступившимися был среди
дворянского сословия гораздо строже, чем ныне: поэтический образ Татьяны,
сказавшей Онегину: "Я вас люблю - к чему лукавить? - но я другому отдана и
буду век ему верна!", еще жил в сознании читающего общества. Конечно, дело
обходилось не без падений, и если оно постигало павшую с человеком, равным
ей по своему воспитанию и по своему положению в свете, то принимаемы были в
расчет смягчающие обстоятельства; но горе было той, которая снизошла своей
любовью до мужчины, стоявшего ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь
приказного или семинариста, тем паче до своего управляющего или
какого-нибудь лакея, - хотя и это, опять повторяю, случалось нередко, но
такая женщина безусловно была не принимаема ни в один так называемый
порядочный дом. Екатерина Петровна, хорошо знавшая законы и обычаи
дворянского сословия, жила безвыездно в своем Синькове. Она даже за обедню
не ездила к приходу своему, опасаясь, чтобы тамошний священник, очень
дерзкий на язык, не сказал чего-нибудь в проповеди насчет ее поведения, тем
более, что он был зол на Екатерину Петровну за скудость приношений, которые
она делала церкви и причту. Впрочем, Катрин вовсе не скучала своей
уединенной жизнью. Тулузов окончательно заменил для нее Ченцова и даже
превосходил того тем, что никогда ничем не заставлял страдать Катрин, а,
напротив, всегда старался успокоить ее и сгладить неровности собственного ее
характера.
За одним из обедов Тулузов, сидя, по обыкновению, с глазу на глаз с
Катрин, проговорил с небольшой улыбкой:
- Я получил первый офицерский чин.
- А!.. - воскликнула радостно Катрин. - Вы поэтому теперь дворянин?
- Какой еще дворянин!.. Личный, как определено в законах, или лычный,
как чиновники называют.
- Но что же это значит по закону: личный дворянин?
- Значит, что если бы я женился, то детям моим не передам дворянства
своего!
- А когда же вы можете передать это дворянство?
- Когда сделаюсь потомственным дворянином!
- А этим скоро ли вы сделаетесь? - расспрашивала Катрин.
- Думаю, что не скоро!
- Неужели же никакого нет средства ускорить это... попросить, что ли,
кого... губернатора, что ли?..
- Губернатор тут ни при чем, - возразил, нахмурившись и потупляясь,
Тулузов.
- Н
тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и
она спать меня на полати услала... На-ка, почет какой воздали гостейке
почтенной! А мое тоже дело старое: вертелась-вертелась на голых-то досках, -
не спится!.. Слышу, две горничные из горниц прибежали полопать, что ли, али
так!.. Сначала ругмя-ругали все господ своих, а тут одна и говорит другой:
"Я, говорит, девонька, вчерася-тко видела, как управляющий крался по
коридору в спальню к барыне!" Тьфу, согрешила грешная! - закончила сердито
свое токованье старуха и отплюнулась при этом.
- Ах, это интересно, очень интересно! - воскликнула косая дама. -
Недолго же Катерина Петровна грустила по своем муже... скоро утешилась!
Впрочем, если рассудить беспристрастно, так все мужчины того и стоят! -
проговорила она, припомнив, как сама, после измены каждого обожателя своего,
спешила полюбить другого!
VI
В описываемое мною время суд над женщинами проступившимися был среди
дворянского сословия гораздо строже, чем ныне: поэтический образ Татьяны,
сказавшей Онегину: "Я вас люблю - к чему лукавить? - но я другому отдана и
буду век ему верна!", еще жил в сознании читающего общества. Конечно, дело
обходилось не без падений, и если оно постигало павшую с человеком, равным
ей по своему воспитанию и по своему положению в свете, то принимаемы были в
расчет смягчающие обстоятельства; но горе было той, которая снизошла своей
любовью до мужчины, стоявшего ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь
приказного или семинариста, тем паче до своего управляющего или
какого-нибудь лакея, - хотя и это, опять повторяю, случалось нередко, но
такая женщина безусловно была не принимаема ни в один так называемый
порядочный дом. Екатерина Петровна, хорошо знавшая законы и обычаи
дворянского сословия, жила безвыездно в своем Синькове. Она даже за обедню
не ездила к приходу своему, опасаясь, чтобы тамошний священник, очень
дерзкий на язык, не сказал чего-нибудь в проповеди насчет ее поведения, тем
более, что он был зол на Екатерину Петровну за скудость приношений, которые
она делала церкви и причту. Впрочем, Катрин вовсе не скучала своей
уединенной жизнью. Тулузов окончательно заменил для нее Ченцова и даже
превосходил того тем, что никогда ничем не заставлял страдать Катрин, а,
напротив, всегда старался успокоить ее и сгладить неровности собственного ее
характера.
За одним из обедов Тулузов, сидя, по обыкновению, с глазу на глаз с
Катрин, проговорил с небольшой улыбкой:
- Я получил первый офицерский чин.
- А!.. - воскликнула радостно Катрин. - Вы поэтому теперь дворянин?
- Какой еще дворянин!.. Личный, как определено в законах, или лычный,
как чиновники называют.
- Но что же это значит по закону: личный дворянин?
- Значит, что если бы я женился, то детям моим не передам дворянства
своего!
- А когда же вы можете передать это дворянство?
- Когда сделаюсь потомственным дворянином!
- А этим скоро ли вы сделаетесь? - расспрашивала Катрин.
- Думаю, что не скоро!
- Неужели же никакого нет средства ускорить это... попросить, что ли,
кого... губернатора, что ли?..
- Губернатор тут ни при чем, - возразил, нахмурившись и потупляясь,
Тулузов.
- Н