Масоны


продолжал Ченцов.
- Всему миру можешь рассказывать, всему! - сказал ему с сердцем Марфин.
В это время камердинер Егора Егорыча - Антип Ильич, старичок весьма
благообразный, румяненький, чисто выбритый, в белом жабо и в сюртуке хоть
поношенном, но без малейшего пятнышка, вынес гостю чаю. Про Антипа Ильича
все знали, что аккуратности, кротости и богомолья он был примерного и,
состоя тоже вместе с барином в масонстве, носил в оном звание титулярного
члена*. Злившись на дядю, Ченцов не оставил в покое и камердинера его.
______________
* То есть члена, который не в состоянии был платить денежных
повинностей. (Прим. автора.).

- Отче Антипий! - отнесся он к нему. - Правда ли, что вы каждый день
вечером ходите в собор молиться тихвинской божией матери?
- Правда!.. - отвечал на это старик совершенно спокойно.
- И правда ли, что вы ей так молитесь: "Матушка!.. Матушка!..
Богородица!.. Богородица!.." - подтрунивал Ченцов.
- Правда! - отвечал и на это спокойно старик.
- И что будто бы однажды пьяный сторож, который за печкой лежал,
крикнул вам: "Что ты, старый хрыч, тут бормочешь?", а вы, не расслышав и
думая, что это богородица с вами заговорила, откликнулись ей: "А-сь,
мать-пресвятая богородица, а-сь?.." Правда?
- Правда! - подтвердил, нисколько не смутившись, Антип Ильич.
Марфин также на этот разговор не рассердился и не улыбнулся.
Ченцова это еще более взорвало, и он кинулся на неповинную уж ни в чем
толстую книгу.
- Что это за книжища?.. Очень она меня интересует! - сказал он,
пододвигая к себе книгу и хорошо зная, какая это книга.
Марфин строго посмотрел на него, но Ченцов сделал вид, что как будто бы
не заметил того.
- Библия! - произнес он, открыв первую страницу и явно насмешливым
голосом, а затем, перелистовав около трети книги, остановился на картинке,
изображающей царя Давида с небольшой курчавой бородой, в короне, и держащим
в руках что-то вроде лиры. - А богоотец оубо Давид пред сенным ковчегом
скакаше, играя!
Все это Ченцов делал и говорил, разумеется, чтобы раздосадовать
Марфина, но тот оставался невозмутим.
- А что, дядя, царь Давид был выше или ниже вас ростом? - заключил
Ченцов.
- Вероятно, выше, - отвечал кротко и серьезно Марфин: он с твердостию
выдерживал урок смирения, частию чтобы загладить свою вчерашнюю
раздражительность, под влиянием которой он был на бале, а частью и
вследствие наглядного примера, сейчас только данного ему его старым
камердинером; Марфин, по его словам, имел привычку часто всматриваться в
поступки Антипа Ильича, как в правдивое и непогрешимое нравственное зеркало.
- Напротив, мне кажется!.. - не унимался Ченцов. - Я вот видал, как
рисуют - Давид всегда маленький, а Голиаф страшный сравнительно с ним
верзило... Удивляюсь, как не он Давида, а тот его ухлопал!
Тут уж Марфин слегка усмехнулся.
- Велика, видно, Федора, да дура! - проговорил он.
Что слова Федора дура относились к Ченцову, он это понял хорошо, но не
высказал того и решился доехать дядю на другом, более еще действительном для
того предмете.
- Я давно вас, дядя; хотел спросить, действительно ли великий плут и
шарлатан Калиостро{31} был из масонов?
Марфин сначала вспыхнул, а потом сильно нахмурился; Ченцов не ошибся в
расчет