го-либо из молодых
людей, с которым он мог бы доехать до гостиницы; но таковых не оказалось.
Положение его начинало становиться не совсем приятным, потому что семейство
Юлии Матвеевны, привезшее его, уже уехало домой, а он приостался на
несколько минут, чтобы допить свое шампанское. Идти же с бала пешком
совершенно было не принято по губернским приличиям. Из этой беды его
выручила одна дама, - косая, не первой уже молодости и, как говорила молва,
давнишний, - когда Ченцов был еще студентом, - предмет его страсти.
- Валерьян Николаич, поедемте со мной, я вас довезу, - сказала она,
услыхав, что дядя отказал ему в том.
Ченцов сначала было сделал гримасу, но, подумав, последовал за косой
дамой и, посадив ее в возок, мгновенно захлопнул за ней дверцы, а сам
поместился на облучке рядом с кучером.
- Валерьян Николаич, куда вы это сели?.. Сядьте со мной в возок!.. -
кричала ему дама.
- Не могу, я вас боюсь, - отвечал он.
- Чего вы боитесь?.. Что за глупости вы говорите!..
- Вы меня станете там целовать, - объяснил ей Ченцов прямо, невзирая на
присутствие кучера.
Дама обиделась, тем более, что у нее вряд ли не было такого намерения,
в котором он ее заподозрил.
Когда они ехали таким образом, Ченцов случайно взглянул в левую сторону
и увидал комету. Хвост ее был совершенно красный, как бы кровавый. У Ченцова
почему-то замерло сердце, затосковало, и перед ним, как бы в быстро
сменяющейся камер-обскуре, вдруг промелькнула его прошлая жизнь со всеми ее
безобразиями. На несколько мгновений ему сделалось неловко и почти страшно.
Но он, разумеется, не замедлил отогнать от себя это ощущение и у гостиницы
Архипова, самой лучшей и самой дорогой в городе, проворно соскочив с облучка
и небрежно проговорив косой даме "merci", пошел, молодцевато поматывая
головой, к парадным дверям своего логовища, и думая в то же время про себя:
"Вот дур-то на святой Руси!.. Не орут их, кажется, и не сеют, а они все-таки
родятся!"
Иметь такое циническое понятие о женщинах Ченцов, ей-богу, был до
некоторой степени (вправе: очень уж они его баловали и все ему прощали!
III
В противуположность племяннику, занимавшему в гостинице целое
отделение, хоть и глупо, но роскошно убранное, - за которое, впрочем,
Ченцов, в ожидании будущих благ, не платил еще ни копейки, - у Егора Егорыча
был довольно темный и небольшой нумер, состоящий из двух комнат, из которых
в одной помещался его камердинер, а в другой жил сам Егор Егорыч. Комнату
свою он, вставая каждый день в шесть часов утра, прибирал собственными
руками, то есть мел в ней пол, приносил дров и затапливал печь, ходил лично
на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое платье. Старый камердинер
его при этом случае только надзирал за ним, чтобы как-нибудь барин, по
слабосильности своей, не уронил чего и не зашиб себя. Вообще Марфин вел
аскетическую и почти скупую жизнь; единственными предметами, требующими
больших расходов, у него были: превосходный конский завод с скаковыми и
рысистыми лошадьми, который он держал при усадьбе своей, и тут же несколько
уже лет существующая больница для простого народа, устроенная с полным
комплектом сиделок, фельдшеров, с двумя лекарскими учениками, и в которой,
наконец, сам Егор Егорыч практиковал и лечил: перевязывать раны
людей, с которым он мог бы доехать до гостиницы; но таковых не оказалось.
Положение его начинало становиться не совсем приятным, потому что семейство
Юлии Матвеевны, привезшее его, уже уехало домой, а он приостался на
несколько минут, чтобы допить свое шампанское. Идти же с бала пешком
совершенно было не принято по губернским приличиям. Из этой беды его
выручила одна дама, - косая, не первой уже молодости и, как говорила молва,
давнишний, - когда Ченцов был еще студентом, - предмет его страсти.
- Валерьян Николаич, поедемте со мной, я вас довезу, - сказала она,
услыхав, что дядя отказал ему в том.
Ченцов сначала было сделал гримасу, но, подумав, последовал за косой
дамой и, посадив ее в возок, мгновенно захлопнул за ней дверцы, а сам
поместился на облучке рядом с кучером.
- Валерьян Николаич, куда вы это сели?.. Сядьте со мной в возок!.. -
кричала ему дама.
- Не могу, я вас боюсь, - отвечал он.
- Чего вы боитесь?.. Что за глупости вы говорите!..
- Вы меня станете там целовать, - объяснил ей Ченцов прямо, невзирая на
присутствие кучера.
Дама обиделась, тем более, что у нее вряд ли не было такого намерения,
в котором он ее заподозрил.
Когда они ехали таким образом, Ченцов случайно взглянул в левую сторону
и увидал комету. Хвост ее был совершенно красный, как бы кровавый. У Ченцова
почему-то замерло сердце, затосковало, и перед ним, как бы в быстро
сменяющейся камер-обскуре, вдруг промелькнула его прошлая жизнь со всеми ее
безобразиями. На несколько мгновений ему сделалось неловко и почти страшно.
Но он, разумеется, не замедлил отогнать от себя это ощущение и у гостиницы
Архипова, самой лучшей и самой дорогой в городе, проворно соскочив с облучка
и небрежно проговорив косой даме "merci", пошел, молодцевато поматывая
головой, к парадным дверям своего логовища, и думая в то же время про себя:
"Вот дур-то на святой Руси!.. Не орут их, кажется, и не сеют, а они все-таки
родятся!"
Иметь такое циническое понятие о женщинах Ченцов, ей-богу, был до
некоторой степени (вправе: очень уж они его баловали и все ему прощали!
III
В противуположность племяннику, занимавшему в гостинице целое
отделение, хоть и глупо, но роскошно убранное, - за которое, впрочем,
Ченцов, в ожидании будущих благ, не платил еще ни копейки, - у Егора Егорыча
был довольно темный и небольшой нумер, состоящий из двух комнат, из которых
в одной помещался его камердинер, а в другой жил сам Егор Егорыч. Комнату
свою он, вставая каждый день в шесть часов утра, прибирал собственными
руками, то есть мел в ней пол, приносил дров и затапливал печь, ходил лично
на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое платье. Старый камердинер
его при этом случае только надзирал за ним, чтобы как-нибудь барин, по
слабосильности своей, не уронил чего и не зашиб себя. Вообще Марфин вел
аскетическую и почти скупую жизнь; единственными предметами, требующими
больших расходов, у него были: превосходный конский завод с скаковыми и
рысистыми лошадьми, который он держал при усадьбе своей, и тут же несколько
уже лет существующая больница для простого народа, устроенная с полным
комплектом сиделок, фельдшеров, с двумя лекарскими учениками, и в которой,
наконец, сам Егор Егорыч практиковал и лечил: перевязывать раны