, вскрывать
пузыри после мушек, разрезывать нарывы, закатить сильнейшего слабительного
больному - было весьма любезным для него делом. Приведя в порядок свою
комнату, Егор Егорыч с час обыкновенно стоял на молитве, а потом пил чай. В
настоящее утро он, несмотря на то, что лег очень поздно, поступил точно так
же и часов в девять утра сидел совсем одетый у письменного стола своего.
Перед ним лежал лист чистой почтовой бумаги, а в стороне стоял недопитый
стакан чаю. Кроме того, на столе виднелись длинные женские перчатки, толстая
книга в бархатном переплете, с золотыми ободочками, таковыми же ангелами и
надписью на средине доски: "Иегова". Далее на столе лежал ключик костяной, с
привязанною к нему медною лопаточкой; потом звезда какая-то, на которой три
рога изобилия составляли букву А, и наконец еще звезда более красивой формы,
на красной с белыми каймами ленте, представляющая кольцеобразную змею,
внутри которой было сияние, а в сиянии - всевидящее око. Ключик и лопаточка
были общим знаком масонства; звезда с буквою А - знаком ложи, вторая же чуть
ли не была знаком великого мастера.
Приложив руку к нахмуренному лбу, Марфин что-то такое соображал или
сочинял и потом принялся писать на почтовом листе крупным и тщательным
почерком:
"Высокочтимая сестра!
Вчерашний разговор наш навел меня на размышления о необходимости
каждому наблюдать свой темперамент. Я Вам говорил, что всего удобнее
человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это не воспрещается
и еще паче того следует делать и в лета позднейшие, ибо о прежних наших
действиях мы можем судить правильнее, чем о настоящих: за сегодняшний
поступок наш часто заступается в нас та страсть, которая заставила нас
проступиться, и наш разум, который согласился на то!.. Следуя сему правилу и
углубляясь ежедневно в самые затаенные изгибы моего сердца, я усматриваю
ясно, что, по воле провидения, получил вместе с греховной природой человека
- страсть Аббадоны - гордость! Во всех действиях моих я мню, что буду иметь
в них успех, что все они будут на благо мне и ближним, и токмо милосердный
бог, не хотящий меня покинуть, нередко ниспосылает мне уроки смирения и сим
лишь хоть на время исцеляет мою бедствующую и худую душу от злейшего недуга
ее..."
Марфин так расписался, что, вероятно, скоро бы кончил и все письмо; но
к нему в нумер вошел Ченцов. Егор Егорыч едва успел повернуть почтовый лист
вверх ненаписанной стороной. Лицо Ченцова имело насмешливое выражение.
Вначале, впрочем, он довольно ласково поздоровался с дядей и сел.
- Хочешь чаю? - спросил его тот.
- А вам не жаль его будет? - спросил Ченцов.
Марфин с удивлением взглянул на него.
- Вы вчера пожалели же вашей лошади больше, чем меня, - проговорил
Ченцов.
Марфин покраснел.
- У меня сани узки, - пробормотал он.
- Ну, полноте на сани сворачивать, - пожалели каурого!.. - подхватил
Ченцов. - А это что такое? - воскликнул он потом, увидав на столе белые
перчатки. - Это с дамской ручки?.. Вы, должно быть, даму какую-нибудь с бала
увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую, да ту сенатор еще раньше вашего
похитил.
Марфин поспешно взял белые перчатки, а также и масонские знаки и все
это положил в ящик стола.
- Да уж не скроете!.. Теперь я видел, и если не расскажу об этом всему
городу, не я буду! -
пузыри после мушек, разрезывать нарывы, закатить сильнейшего слабительного
больному - было весьма любезным для него делом. Приведя в порядок свою
комнату, Егор Егорыч с час обыкновенно стоял на молитве, а потом пил чай. В
настоящее утро он, несмотря на то, что лег очень поздно, поступил точно так
же и часов в девять утра сидел совсем одетый у письменного стола своего.
Перед ним лежал лист чистой почтовой бумаги, а в стороне стоял недопитый
стакан чаю. Кроме того, на столе виднелись длинные женские перчатки, толстая
книга в бархатном переплете, с золотыми ободочками, таковыми же ангелами и
надписью на средине доски: "Иегова". Далее на столе лежал ключик костяной, с
привязанною к нему медною лопаточкой; потом звезда какая-то, на которой три
рога изобилия составляли букву А, и наконец еще звезда более красивой формы,
на красной с белыми каймами ленте, представляющая кольцеобразную змею,
внутри которой было сияние, а в сиянии - всевидящее око. Ключик и лопаточка
были общим знаком масонства; звезда с буквою А - знаком ложи, вторая же чуть
ли не была знаком великого мастера.
Приложив руку к нахмуренному лбу, Марфин что-то такое соображал или
сочинял и потом принялся писать на почтовом листе крупным и тщательным
почерком:
"Высокочтимая сестра!
Вчерашний разговор наш навел меня на размышления о необходимости
каждому наблюдать свой темперамент. Я Вам говорил, что всего удобнее
человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это не воспрещается
и еще паче того следует делать и в лета позднейшие, ибо о прежних наших
действиях мы можем судить правильнее, чем о настоящих: за сегодняшний
поступок наш часто заступается в нас та страсть, которая заставила нас
проступиться, и наш разум, который согласился на то!.. Следуя сему правилу и
углубляясь ежедневно в самые затаенные изгибы моего сердца, я усматриваю
ясно, что, по воле провидения, получил вместе с греховной природой человека
- страсть Аббадоны - гордость! Во всех действиях моих я мню, что буду иметь
в них успех, что все они будут на благо мне и ближним, и токмо милосердный
бог, не хотящий меня покинуть, нередко ниспосылает мне уроки смирения и сим
лишь хоть на время исцеляет мою бедствующую и худую душу от злейшего недуга
ее..."
Марфин так расписался, что, вероятно, скоро бы кончил и все письмо; но
к нему в нумер вошел Ченцов. Егор Егорыч едва успел повернуть почтовый лист
вверх ненаписанной стороной. Лицо Ченцова имело насмешливое выражение.
Вначале, впрочем, он довольно ласково поздоровался с дядей и сел.
- Хочешь чаю? - спросил его тот.
- А вам не жаль его будет? - спросил Ченцов.
Марфин с удивлением взглянул на него.
- Вы вчера пожалели же вашей лошади больше, чем меня, - проговорил
Ченцов.
Марфин покраснел.
- У меня сани узки, - пробормотал он.
- Ну, полноте на сани сворачивать, - пожалели каурого!.. - подхватил
Ченцов. - А это что такое? - воскликнул он потом, увидав на столе белые
перчатки. - Это с дамской ручки?.. Вы, должно быть, даму какую-нибудь с бала
увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую, да ту сенатор еще раньше вашего
похитил.
Марфин поспешно взял белые перчатки, а также и масонские знаки и все
это положил в ящик стола.
- Да уж не скроете!.. Теперь я видел, и если не расскажу об этом всему
городу, не я буду! -