. - Чтение всего вреднее
для наших глаз!
Князь, однако, и с этим не вполне согласился.
- Тут тоже я встречаю некоторые недоумения для себя, - продолжал он. -
Окулисты говорят, что телесного повреждения в моих глазах нет - и что это
суть нервные припадки; но я прежде бы желал знать, что такое, собственно,
нервы?.. По-моему, они - органы, долженствующие передавать нашему
физическому и душевному сознанию впечатления, которые мы получаем из мира
внешнего и из мира личного, но сами они ни болеть, ни иметь каких-либо
болезненных припадков не могут; доказать это я могу тем, что хотя в молодые
годы нервы у меня были гораздо чувствительнее, - я тогда живее радовался,
сильнее огорчался, - но между тем они мне не передавали телесных страданий.
Значит, причина таится в моих летах, в начинающем завядать моем архее!
- Для кого же архей не великое дело! - воскликнул с чувством Крапчик.
- Да, - подтвердил князь, - жаль только, что на горе человечества не
отыскан еще пока жизненный эликсир!
- Нет-с, не отыскан! - повторил опять с чувством Крапчик.
- А скажите, где теперь Егор Егорыч? - переменил вдруг разговор князь,
начинавший, кажется, догадываться, что Крапчик был слишком дубоват, чтобы
вести с ним отвлеченную беседу.
- Он в Москве и пишет, что скоро приедет сюда! - счел за лучшее
выдумать Крапчик, так как Егор Егорыч не только этого, но даже ничего не
писал ему.
- Буду ждать его с нетерпением, с большим нетерпением! - проговорил
князь. - Для меня всякий приезд Егора Егорыча сюда душевный праздник!.. Я
юнею, умнею, вхожу, так сказать, в мою прежнюю атмосферу, и мне легче
становится дышать!
Крапчик, хотя прежде и слыхал от Егора Егорыча, что князь был очень
благосклонен к тому, но чтобы они до такой степени были между собою близки и
дружны, Петр Григорьич даже не подозревал, и потому немедленно же поспешил
рассыпаться с своей стороны тоже в похвалах Марфину, льстя вместе с тем и
князю:
- Если уж вы, ваше сиятельство, так понимаете Егора Егорыча, то каким
он должен являться для нас, провинциалов? И мы, без преувеличения, считаем
его благодетелем всей нашей губернии.
- Почему же именно благодетелем? - поинтересовался князь.
- Да потому, что он, например, вызвал ревизию на нашу губернию.
- А это вы считаете благодеянием? - спросил с живостью князь.
- Решительным благодеянием, если бы только ревизующий нашу губернию
граф Эдлерс... - хотел было Крапчик прямо приступить к изветам на сенатора и
губернатора; но в это время вошел новый гость, мужчина лет сорока пяти, в
завитом парике, в черном атласном с красными крапинками галстуке, в синем, с
бронзовыми пуговицами, фраке, в белых из нитяного сукна брюках со штрипками
и в щеголеватых лаковых сапожках. По своей гордой и приподнятой физиономии
он напоминал несколько англичанина.
- Очень рад, Сергей Степаныч, что вы урвали время отобедать у меня! -
сказал князь, догадавшийся по походке, кто к нему вошел в кабинет, а затем,
назвав Крапчика, он сказал и фамилию вновь вошедшего гостя, который оказался
бывшим гроссмейстером одной из самых значительных лож, существовавших в оно
время в Петербурге.
Петр Григорьич, как водится, исполнился благоговением к этому лицу.
- Но что же наш аккуратнейший Федор Иваныч не является? - проговорил
князь, взглянув на часы.
- Я его обогнал на лестнице
для наших глаз!
Князь, однако, и с этим не вполне согласился.
- Тут тоже я встречаю некоторые недоумения для себя, - продолжал он. -
Окулисты говорят, что телесного повреждения в моих глазах нет - и что это
суть нервные припадки; но я прежде бы желал знать, что такое, собственно,
нервы?.. По-моему, они - органы, долженствующие передавать нашему
физическому и душевному сознанию впечатления, которые мы получаем из мира
внешнего и из мира личного, но сами они ни болеть, ни иметь каких-либо
болезненных припадков не могут; доказать это я могу тем, что хотя в молодые
годы нервы у меня были гораздо чувствительнее, - я тогда живее радовался,
сильнее огорчался, - но между тем они мне не передавали телесных страданий.
Значит, причина таится в моих летах, в начинающем завядать моем архее!
- Для кого же архей не великое дело! - воскликнул с чувством Крапчик.
- Да, - подтвердил князь, - жаль только, что на горе человечества не
отыскан еще пока жизненный эликсир!
- Нет-с, не отыскан! - повторил опять с чувством Крапчик.
- А скажите, где теперь Егор Егорыч? - переменил вдруг разговор князь,
начинавший, кажется, догадываться, что Крапчик был слишком дубоват, чтобы
вести с ним отвлеченную беседу.
- Он в Москве и пишет, что скоро приедет сюда! - счел за лучшее
выдумать Крапчик, так как Егор Егорыч не только этого, но даже ничего не
писал ему.
- Буду ждать его с нетерпением, с большим нетерпением! - проговорил
князь. - Для меня всякий приезд Егора Егорыча сюда душевный праздник!.. Я
юнею, умнею, вхожу, так сказать, в мою прежнюю атмосферу, и мне легче
становится дышать!
Крапчик, хотя прежде и слыхал от Егора Егорыча, что князь был очень
благосклонен к тому, но чтобы они до такой степени были между собою близки и
дружны, Петр Григорьич даже не подозревал, и потому немедленно же поспешил
рассыпаться с своей стороны тоже в похвалах Марфину, льстя вместе с тем и
князю:
- Если уж вы, ваше сиятельство, так понимаете Егора Егорыча, то каким
он должен являться для нас, провинциалов? И мы, без преувеличения, считаем
его благодетелем всей нашей губернии.
- Почему же именно благодетелем? - поинтересовался князь.
- Да потому, что он, например, вызвал ревизию на нашу губернию.
- А это вы считаете благодеянием? - спросил с живостью князь.
- Решительным благодеянием, если бы только ревизующий нашу губернию
граф Эдлерс... - хотел было Крапчик прямо приступить к изветам на сенатора и
губернатора; но в это время вошел новый гость, мужчина лет сорока пяти, в
завитом парике, в черном атласном с красными крапинками галстуке, в синем, с
бронзовыми пуговицами, фраке, в белых из нитяного сукна брюках со штрипками
и в щеголеватых лаковых сапожках. По своей гордой и приподнятой физиономии
он напоминал несколько англичанина.
- Очень рад, Сергей Степаныч, что вы урвали время отобедать у меня! -
сказал князь, догадавшийся по походке, кто к нему вошел в кабинет, а затем,
назвав Крапчика, он сказал и фамилию вновь вошедшего гостя, который оказался
бывшим гроссмейстером одной из самых значительных лож, существовавших в оно
время в Петербурге.
Петр Григорьич, как водится, исполнился благоговением к этому лицу.
- Но что же наш аккуратнейший Федор Иваныч не является? - проговорил
князь, взглянув на часы.
- Я его обогнал на лестнице