ьте это письмо эстафетою в Петербург.
- Немедленно! - отвечал майор; но, уходя, завернул в квартиру Рыжовых,
чтобы взглянуть на умершую Людмилу, которая лежала еще нетронутая на своей
постели и показалась майору снова похорошевшею до красоты ангелов.
V
Невский проспект в тридцатых годах, конечно, представлял собою
несколько иной вид, чем ныне: дома на нем были ниже, в окнах магазинов не
виднелось еще таких огромных стекол; около тротуаров, наподобие парижских
бульваров, высились липки; Нового Палкинского трактира вовсе не
существовало, и вообще около Песков и Лиговки был полупустырь; о
железноконной дороге и помину не было, да не было еще и омнибусов; словом,
огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему
Петербургу, а на Невском и тем паче; ехали больше в каретах; вместо пролеток
тогда были дрожки, на которые мужчины садились верхом. Как бы то ни было,
впрочем, Невский проспект в то уже время считался, особенно между двумя и
пятью часами дня, сборным местом щегольства, богатства, красоты,
интеллигенции и молодцеватости. Дамы обыкновенно шли по оному или под руку с
мужчинами, или в сопровождении ливрейных лакеев, причем, как выразился один
тогдашний, вероятно, озлобленный несколько поэт, шли: "гордясь обновой
выписной, гордяся роскошью постыдной и красотою незавидной". Мужчины весьма
разнообразных возрастов почти все были в круглых пуховых шляпах, под коими
они хранили свои завитые у парикмахеров алякоки, и самые франтоватые из них
были облечены в длинные и по большей части из белого сукна сюртуки с
выпущенными из задних карманов кончиками красных фуляровых носовых платков;
тросточки у всех были тоненькие, из жимолости, более пригодные для того,
чтобы отдуть своего ближнего, чем иметь в сих посохах опору для себя.
Точно в таком же наряде в одно между двух- и пятичасовое утро шел по
Невскому и Крапчик. Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич,
приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя
обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел
его буква в букву по рецепту "Сына отечества"{175}, издававшегося тогда
Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик - не хочу того скрывать -
вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от белого верхнего сюртука стало
казаться еще чернее и корявее; надетые на огромные и волосатые руки Крапчика
палевого цвета перчатки не покрывали всей кисти, а держимая им
хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым. Собственно говоря, Крапчик
только и мог быть приличен в павловских рукавицах и с эспантоном в руке.
Всего этого он сам, конечно, нисколько не подозревал и шел по Невскому с
лицом, сияющим от удовольствия. Дело в том, что Крапчик, давно уже
передавший князю Александру Николаевичу письмо Егора Егорыча, не был им до
сего времени принят по болезни князя, и вдруг нынешним утром получил весьма
любезное приглашение, в котором значилось, что его сиятельство покорнейше
просит Петра Григорьича приехать к нему отобедать запросто в числе двух -
трех приятелей князя. Петр Григорьич исполнился восторга от такой чести: он,
человек все-таки не бог знает какого высокого полета, будет обедать у
сильнейшего в то время вельможи, и обедать в небольшом числе его друзей.
- Немедленно! - отвечал майор; но, уходя, завернул в квартиру Рыжовых,
чтобы взглянуть на умершую Людмилу, которая лежала еще нетронутая на своей
постели и показалась майору снова похорошевшею до красоты ангелов.
V
Невский проспект в тридцатых годах, конечно, представлял собою
несколько иной вид, чем ныне: дома на нем были ниже, в окнах магазинов не
виднелось еще таких огромных стекол; около тротуаров, наподобие парижских
бульваров, высились липки; Нового Палкинского трактира вовсе не
существовало, и вообще около Песков и Лиговки был полупустырь; о
железноконной дороге и помину не было, да не было еще и омнибусов; словом,
огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему
Петербургу, а на Невском и тем паче; ехали больше в каретах; вместо пролеток
тогда были дрожки, на которые мужчины садились верхом. Как бы то ни было,
впрочем, Невский проспект в то уже время считался, особенно между двумя и
пятью часами дня, сборным местом щегольства, богатства, красоты,
интеллигенции и молодцеватости. Дамы обыкновенно шли по оному или под руку с
мужчинами, или в сопровождении ливрейных лакеев, причем, как выразился один
тогдашний, вероятно, озлобленный несколько поэт, шли: "гордясь обновой
выписной, гордяся роскошью постыдной и красотою незавидной". Мужчины весьма
разнообразных возрастов почти все были в круглых пуховых шляпах, под коими
они хранили свои завитые у парикмахеров алякоки, и самые франтоватые из них
были облечены в длинные и по большей части из белого сукна сюртуки с
выпущенными из задних карманов кончиками красных фуляровых носовых платков;
тросточки у всех были тоненькие, из жимолости, более пригодные для того,
чтобы отдуть своего ближнего, чем иметь в сих посохах опору для себя.
Точно в таком же наряде в одно между двух- и пятичасовое утро шел по
Невскому и Крапчик. Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич,
приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя
обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел
его буква в букву по рецепту "Сына отечества"{175}, издававшегося тогда
Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик - не хочу того скрывать -
вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от белого верхнего сюртука стало
казаться еще чернее и корявее; надетые на огромные и волосатые руки Крапчика
палевого цвета перчатки не покрывали всей кисти, а держимая им
хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым. Собственно говоря, Крапчик
только и мог быть приличен в павловских рукавицах и с эспантоном в руке.
Всего этого он сам, конечно, нисколько не подозревал и шел по Невскому с
лицом, сияющим от удовольствия. Дело в том, что Крапчик, давно уже
передавший князю Александру Николаевичу письмо Егора Егорыча, не был им до
сего времени принят по болезни князя, и вдруг нынешним утром получил весьма
любезное приглашение, в котором значилось, что его сиятельство покорнейше
просит Петра Григорьича приехать к нему отобедать запросто в числе двух -
трех приятелей князя. Петр Григорьич исполнился восторга от такой чести: он,
человек все-таки не бог знает какого высокого полета, будет обедать у
сильнейшего в то время вельможи, и обедать в небольшом числе его друзей.