Масоны


жала Миропа Дмитриевна, - вы не забывайте, Аггей
Никитич, что вам около сорока лет, и, по-моему, странно было бы, если б вы
женились на очень молоденькой!..
- Что ж тут странного? - возразил майор, как бы даже обидевшись.
Миропа Дмитриевна заранее предчувствовала, что этот пункт будет у них
самый спорный.
- Я сейчас вам докажу! - начала она со свойственною ей ясностью мыслей.
- Положим, вы женитесь на восемнадцатилетней девушке; через десять лет вам
будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую
жизнь?.. Жене вашей захочется в свете быть, пользоваться удовольствиями, а
вы будете желать сидеть дома, чтобы отдохнуть от службы, чтобы почитать
что-нибудь, что, я знаю, вы любите!
- Да, я нынче стал очень любить сидеть дома и читать книги! - сознался
Аггей Никитич.
- Ну, вот видите, и теперь вдумайтесь хорошенько, что может из этого
произойти! - продолжала Миропа Дмитриевна. - Я сама была в замужестве при
большой разнице в летах с моим покойным мужем и должна сказать, что не дай
бог никому испытать этого; мне было тяжело, а мужу моему еще тяжельше,
потому что он, как и вы же, был человек умный и благородный и все понимал.
Миропа Дмитриевна ударила майора в совершенно новую струну его доброго
сердца, о которой он, мечтая о молоденькой и хорошенькой жене, никогда
прежде не помышлял.
- В таком случае, я лучше совсем не женюсь! - решил он с некоторой
дозой почти отчаяния.
- Это тоже нехорошо! - не одобрила и этого Миропа Дмитриевна. -
Представьте вы себя стариком... вам нездоровится... вам скучно... и кто же
вас разговорит и утешит?.. Неужели прислуга ваша или денщик ваш?
- Что прислуга?.. Они не понимают ничего!.. - отозвался майор и затем,
подумав немного, присовокупил: - Мне иногда, знаете, когда бывает очень
грустно, приходит на мысль идти в монахи.
Миропа Дмитриевна, услышав это, не в силах была удержаться и
расхохоталась.
- Чтобы вас обобрали там, как всегда обыкновенно у нас в монастырях
обирают.
- Обобрать у меня нечего! - заметил мрачно майор.
- Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! - пугала его Миропа
Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка),
неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире
Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в
другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при
полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все
сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе
разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все больше около огня куримой
майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по
крыше дома к слуховому окну.
- Что же там такое происходит? - спросил майор, первый увидав суматоху
на половине Рыжовых, и не успела ему Миропа Дмитриевна ничего ответить, как
на крыльце домика показалась, вся в белом, фигура адмиральши.
- Madame Зудченко, madame Зудченко! Где вы? - кричала она.
- Я здесь, здесь! - откликнулась та, подбегая к решетке сада.
- Доктора, доктора, madame Зудченко!.. Моя старшая дочь, Людмила,
умирает! - продолжала кричать с крылечка адмиральша.
- Сейчас, сейчас! - отвечала Миропа Дмитриевна, не находя впопыхах
задвижки, чтобы отпереть садовую