апный отъезд может навлечь
подозрения. Кресло под ним крякнуло, он огляделся в поисках другого сиденья.
Юный сатир уже смежил глаза и простерся навзничь на мраморном окаеме
бассейна, тарзанские трусики валялись, отброшенные, в траве. Градус с
отвращением плюнул и поплелся обратно в дом. Тут же побежал со ступеней
террасы старый слуга, сообщая на трех языках, что Градуса требуют к
телефону. Мистер Лавендер так ко времени и не управился, но хотел бы
поговорить с господином Дегре. За обменом приветствиями наступила недолгая
пауза, и Лавендер спросил: "А вы, точно, не из поганых проныр этой трепаной
французской газетки?" "Что? -- спросил Градус, он так и выговорил -- "что".
"Пронырливый трепанный сучий потрох, а?" Градус повесил трубку.
Он вернулся к машине и въехал по склону горы повыше. Вот с этого изгиба
дороги дымчатым и светозарным сентябрьским днем, с рассекавшей видный меж
двух балясин простор прокосиной первой серебряной нити, смотрел король на
искристые зыби Женевского озера и обнаружил для них антифонный отзыв --
отблески станиолевых пугал в виноградниках на склоне горы. Стоя тут и уныло
глядя на красные черепицы уютно укрытой деревьями виллы Лавендера, Градус
способен был разглядеть, не без помощи тех, кто его превосходит, кусочек
лужайки, частичку бассейна, он различил даже пару сандалий на мраморном его
ободке -- все, что осталось от Нарцисса. Видимо, он размышлял, не
послоняться ли немного окрест, дабы увериться, что его не надули. Издалека
снизу доносились лязги и дрязги каменщиков за работой, и внезапно поезд
пронесся садами, и геральдическая бабочка, volant en arriиre{1}, червленый
пояс по черному щиту, перемахнула каменный парапет, и Джон Шейд взялся за
новую карточку.
Строка 413: там нимфа в пируэте
В черновике было легче и музыкальней:
413 Нимфетка пируэтит
Строки 417-421: Я к гранкам поднялся наверх и т.д.
Черновик дает интересный вариант:
Я влез наверх при первом кваке джаза,
И стал читать: "Как веет эта фраза:
"Зри, в пляс -- слепец, поет увечна голь,
Здесь забулдыга -- бог, помешанный -- король" --
Тем злобным веком". Но твой зов веселый...
Это, разумеется, из Попова "Опыта о человеке". Уж и не знаешь, чему
больше дивиться: Попу ли, не сумевшему найти двусложного слова и сохранить
раз выбранный размер (к примеру, "пьяный" вместо "забулдыга"), или Шейду,
заменившему прелестные строки куда более дряблым окончательным текстом. Или
он боялся обидеть истинного короля? Размышляя о недавнем прошлом, я так и не
смог задним числом уяснить, вправду ли он "разгадал мой секрет", как он
обронил однажды (смотри примечания к строке 991).
Строки 425-426: за Фростом, как всегда (один, но скользкий шаг)
Речь идет, конечно, о Роберте Фросте (р. 1874). Эти строки
являют нам одно из тех сочетаний каламбура с метафорой ("frost" -- "мороз"),
в которых так был силен наш поэт. На температурных листках поэзии высокое --
низко, а низкое -- высоко, так что совершенная кристаллизация возникает
градусом выше, чем тепловатая гладкость. Об этом, собственно, и говорит наш
поэт, касаясь атмосферы собственной славы.
Фрост является автором одного из величайших в английской литературе
стихотворений, которое каждый американский мальчик знает наизусть, -- о
зимнем лесе, об унылых сумерках, о б
подозрения. Кресло под ним крякнуло, он огляделся в поисках другого сиденья.
Юный сатир уже смежил глаза и простерся навзничь на мраморном окаеме
бассейна, тарзанские трусики валялись, отброшенные, в траве. Градус с
отвращением плюнул и поплелся обратно в дом. Тут же побежал со ступеней
террасы старый слуга, сообщая на трех языках, что Градуса требуют к
телефону. Мистер Лавендер так ко времени и не управился, но хотел бы
поговорить с господином Дегре. За обменом приветствиями наступила недолгая
пауза, и Лавендер спросил: "А вы, точно, не из поганых проныр этой трепаной
французской газетки?" "Что? -- спросил Градус, он так и выговорил -- "что".
"Пронырливый трепанный сучий потрох, а?" Градус повесил трубку.
Он вернулся к машине и въехал по склону горы повыше. Вот с этого изгиба
дороги дымчатым и светозарным сентябрьским днем, с рассекавшей видный меж
двух балясин простор прокосиной первой серебряной нити, смотрел король на
искристые зыби Женевского озера и обнаружил для них антифонный отзыв --
отблески станиолевых пугал в виноградниках на склоне горы. Стоя тут и уныло
глядя на красные черепицы уютно укрытой деревьями виллы Лавендера, Градус
способен был разглядеть, не без помощи тех, кто его превосходит, кусочек
лужайки, частичку бассейна, он различил даже пару сандалий на мраморном его
ободке -- все, что осталось от Нарцисса. Видимо, он размышлял, не
послоняться ли немного окрест, дабы увериться, что его не надули. Издалека
снизу доносились лязги и дрязги каменщиков за работой, и внезапно поезд
пронесся садами, и геральдическая бабочка, volant en arriиre{1}, червленый
пояс по черному щиту, перемахнула каменный парапет, и Джон Шейд взялся за
новую карточку.
Строка 413: там нимфа в пируэте
В черновике было легче и музыкальней:
413 Нимфетка пируэтит
Строки 417-421: Я к гранкам поднялся наверх и т.д.
Черновик дает интересный вариант:
Я влез наверх при первом кваке джаза,
И стал читать: "Как веет эта фраза:
"Зри, в пляс -- слепец, поет увечна голь,
Здесь забулдыга -- бог, помешанный -- король" --
Тем злобным веком". Но твой зов веселый...
Это, разумеется, из Попова "Опыта о человеке". Уж и не знаешь, чему
больше дивиться: Попу ли, не сумевшему найти двусложного слова и сохранить
раз выбранный размер (к примеру, "пьяный" вместо "забулдыга"), или Шейду,
заменившему прелестные строки куда более дряблым окончательным текстом. Или
он боялся обидеть истинного короля? Размышляя о недавнем прошлом, я так и не
смог задним числом уяснить, вправду ли он "разгадал мой секрет", как он
обронил однажды (смотри примечания к строке 991).
Строки 425-426: за Фростом, как всегда (один, но скользкий шаг)
Речь идет, конечно, о Роберте Фросте (р. 1874). Эти строки
являют нам одно из тех сочетаний каламбура с метафорой ("frost" -- "мороз"),
в которых так был силен наш поэт. На температурных листках поэзии высокое --
низко, а низкое -- высоко, так что совершенная кристаллизация возникает
градусом выше, чем тепловатая гладкость. Об этом, собственно, и говорит наш
поэт, касаясь атмосферы собственной славы.
Фрост является автором одного из величайших в английской литературе
стихотворений, которое каждый американский мальчик знает наизусть, -- о
зимнем лесе, об унылых сумерках, о б