кие замечания о "стилизованных нравах его эпохи".
Строки 384-386: Джейн Дин, Пит Дин
Прозрачные псевдонимы двух ни в чем не повинных людей. Я посетил Джейн
Прово (provost -- "проректор", dean -- "декан"), когда проезжал в августе
через Чикаго. Она по-прежнему не замужем. Она показала мне кой-какие
интересные фотоснимки ее двоюродного брата Питера, его друзей. Она
рассказала мне, -- и я не имею причин не верить ее словам, -- что Питер
Прово (с которым мне очень, очень хотелось бы познакомиться, но он, к
несчастью, торгует автомобилями в Детройте), возможно, самую капельку и
преувеличил, но определенно не солгал, уверяя, что должен сдержать слово,
данное одному из ближайших его друзей по студенческому сообществу, славному
молодому атлету, чьи "венки", хочется верить, будут "долговечнее
девичьих". Подобные обязательства не терпят легкого или пренебрежительного к
себе отношения. Джейн сказала, что пыталась после трагедии объясниться с
Шейдами, а позже написала Сибил длинное письмо, но ответа не получила. Я
сказал, слегка щеголяя слэнгом, который начал в последнее время осваивать:
"Да уж известное дело!".
Строки 403-404: "Восемь тридцать. Включу." (Тут время начало двоиться.)
Отсюда и до строки 474 перемежаются в синхронном развитии две
темы: телевизор в гостиной Шейдов и, так сказать, повторный просмотр
действий Гэзель (уже подернутых затемнением) с момента появления Питера на
заглазном свиданьи (406-407) и его извинений по поводу поспешного
отбытия (426-428) до поездки Гэзель в автобусе (445-447 и
457-460), в завершенье которой сторож находит ее тело
(474-477). Тему Гэзель я выделил курсивом.
В целом весь этот кусок представляется мне слишком разработанным и
растянутым, в особенности оттого, что прием синхронизации уже заезжен
Флобером и Джойсом до смерти. В остальном эта часть поэмы отличается
изысканностью рисунка.
Строка 408: Рука злодея
10 июля, в день, когда Джон Шейд записал эти слова, а возможно и в
самую ту минуту, когда он принялся за тридцать третью карточку (строки
406-416), Градус катил в прокатном автомобиле из Женевы в Лэ, где, по
его сведениям, Одон, закончивший съемки фильмы, отдыхал на вилле своего
старого друга, американца Джозефа С. Лавендера (фамилия происходит от
"laundry" -- "прачешная", а не от "laund" -- "прогалина"). Нашему
блистательному интригану сообщили, что Джо Лавендер коллекционирует
художественные фотографии той разновидности, что зовется у французов
"ombrioles". Ему, правда, не сказали, что это в точности такое, и он
мысленно отмахнулся от них, сочтя за "абажуры с пейзажами". Идиотский
замысел его сводился к тому, чтобы выдать себя за агента страсбургского
торговца произведениями искусства и затем, выпивая с гостями Лавендера,
постараться подобрать ключи к местопребыванию короля. Ему и в голову не
пришло, что Дональд Одон, с его абсолютным чутьем на подобные вещи, по тому,
как Градус предъявляет перед рукопожатием пустую ладонь или кивает при
каждом глотке, и по множеству иных мелких повадок (которых сам Градус
никогда в людях не замечал, но перенимал охотно) сразу поймет, что Градус,
где бы он ни родился, наверняка подолгу жил среди низших земблянских
сословий, а стало быть он -- шпион, если только не хуже.
Строки 384-386: Джейн Дин, Пит Дин
Прозрачные псевдонимы двух ни в чем не повинных людей. Я посетил Джейн
Прово (provost -- "проректор", dean -- "декан"), когда проезжал в августе
через Чикаго. Она по-прежнему не замужем. Она показала мне кой-какие
интересные фотоснимки ее двоюродного брата Питера, его друзей. Она
рассказала мне, -- и я не имею причин не верить ее словам, -- что Питер
Прово (с которым мне очень, очень хотелось бы познакомиться, но он, к
несчастью, торгует автомобилями в Детройте), возможно, самую капельку и
преувеличил, но определенно не солгал, уверяя, что должен сдержать слово,
данное одному из ближайших его друзей по студенческому сообществу, славному
молодому атлету, чьи "венки", хочется верить, будут "долговечнее
девичьих". Подобные обязательства не терпят легкого или пренебрежительного к
себе отношения. Джейн сказала, что пыталась после трагедии объясниться с
Шейдами, а позже написала Сибил длинное письмо, но ответа не получила. Я
сказал, слегка щеголяя слэнгом, который начал в последнее время осваивать:
"Да уж известное дело!".
Строки 403-404: "Восемь тридцать. Включу." (Тут время начало двоиться.)
Отсюда и до строки 474 перемежаются в синхронном развитии две
темы: телевизор в гостиной Шейдов и, так сказать, повторный просмотр
действий Гэзель (уже подернутых затемнением) с момента появления Питера на
заглазном свиданьи (406-407) и его извинений по поводу поспешного
отбытия (426-428) до поездки Гэзель в автобусе (445-447 и
457-460), в завершенье которой сторож находит ее тело
(474-477). Тему Гэзель я выделил курсивом.
В целом весь этот кусок представляется мне слишком разработанным и
растянутым, в особенности оттого, что прием синхронизации уже заезжен
Флобером и Джойсом до смерти. В остальном эта часть поэмы отличается
изысканностью рисунка.
Строка 408: Рука злодея
10 июля, в день, когда Джон Шейд записал эти слова, а возможно и в
самую ту минуту, когда он принялся за тридцать третью карточку (строки
406-416), Градус катил в прокатном автомобиле из Женевы в Лэ, где, по
его сведениям, Одон, закончивший съемки фильмы, отдыхал на вилле своего
старого друга, американца Джозефа С. Лавендера (фамилия происходит от
"laundry" -- "прачешная", а не от "laund" -- "прогалина"). Нашему
блистательному интригану сообщили, что Джо Лавендер коллекционирует
художественные фотографии той разновидности, что зовется у французов
"ombrioles". Ему, правда, не сказали, что это в точности такое, и он
мысленно отмахнулся от них, сочтя за "абажуры с пейзажами". Идиотский
замысел его сводился к тому, чтобы выдать себя за агента страсбургского
торговца произведениями искусства и затем, выпивая с гостями Лавендера,
постараться подобрать ключи к местопребыванию короля. Ему и в голову не
пришло, что Дональд Одон, с его абсолютным чутьем на подобные вещи, по тому,
как Градус предъявляет перед рукопожатием пустую ладонь или кивает при
каждом глотке, и по множеству иных мелких повадок (которых сам Градус
никогда в людях не замечал, но перенимал охотно) сразу поймет, что Градус,
где бы он ни родился, наверняка подолгу жил среди низших земблянских
сословий, а стало быть он -- шпион, если только не хуже.