ойтесь, уходите... и тот
документ из всех сил постараюсь прислать - только идите, идите! Я вам
написал глупое письмо, а вы на глупое письмо отозвались и пришли - мы
сквитались. Вам сюда, - указал он на дверь (она хотела было пройти через ту
комнату, в которой я стоял за портьерой).
- Простите меня, если можете, - остановилась она в дверях.
- Ну что, если мы встретимся когда-нибудь совсем друзьями и будем
вспоминать и об этой сцене с светлым смехом? - проговорил он вдруг; но все
черты лица его дрожали, как у человека, одержимого припадком.
- О, дай бог! - вскричала она, сложив пред собою руки, но пугливо
всматриваясь в его лицо и как бы угадывая, что он хотел сказать.
- Ступайте. Много в нас ума-то в обоих, но вы... О, вы - моего пошиба
человек! я написал сумасшедшее письмо, а вы согласились прийти, чтоб
сказать, что "почти меня любите". Нет, мы с вами - одного безумия люди!
Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы встретимся друзьями - это я
вам пророчу, клянусь вам!
- И вот тогда я вас полюблю непременно, потому что и теперь это
чувствую! - не утерпела в ней женщина и бросила ему с порога эти последние
слова.
Она вышла. Я поспешно и неслышно прошел в кухню и, почти не взглянув на
Настасью Егоровну, ожидавшую меня, пустился через черную лестницу и двор на
улицу. Но я успел только увидать, как она села в извозчичью карету,
ожидавшую ее у крыльца. Я побежал по улице.
Глава одиннадцатая
I.
Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и
отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю
ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах
представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или, лучше
сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был
заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и
над всем командовавшее, но... признаваться ли в нем? Тем более что я не
уверен...
Вбежал я к Ламберту, разумеется, вне себя. Я даже испугал было его и
Альфонсинку. Я всегда замечал, что даже самые забулдыжные, самые потерянные
французы чрезмерно привержены в своем домашнем быту к некоторого рода
буржуазному порядку, к некоторого рода самому прозаическому,
обыденно-обрядному образу раз навсегда заведенной жизни. Впрочем, Ламберт
очень скоро понял, что нечто случилось, и пришел в восторг, видя наконец
меня у себя, обладая наконец мною. А он об этом только и думал, день и ночь,
эти дни! О, как я ему был нужен! И вот, когда уже он потерял всю надежду, я
вдруг являюсь сам, да еще в таком безумии - именно в том виде, в каком ему
было надо.
- Ламберт, вина! - закричал я, - давай пить, давай буянить. Альфонсина,
где ваша гитара?
Сцену я не описываю - лишнее. Мы пили, и я все ему рассказал, все. Он
выслушал жадно. Я прямо, и сам первый, предложил ему заговор, пожар.
Во-первых, мы должны были зазвать Катерину Николаевну к нам письмом...
- Это можно, - поддакивал Ламберт, схватывая каждое мое слово.
Во-вторых, для убедительности, послать в письме всю копию с ее
"документа", так чтобы она могла прямо видеть, что ее не обманывают.
- Так и должно, так и надо! - поддакивал Ламберт, беспрерывно
переглядываясь с Альфонсинкой.
В-третьих, зазвать ее д
документ из всех сил постараюсь прислать - только идите, идите! Я вам
написал глупое письмо, а вы на глупое письмо отозвались и пришли - мы
сквитались. Вам сюда, - указал он на дверь (она хотела было пройти через ту
комнату, в которой я стоял за портьерой).
- Простите меня, если можете, - остановилась она в дверях.
- Ну что, если мы встретимся когда-нибудь совсем друзьями и будем
вспоминать и об этой сцене с светлым смехом? - проговорил он вдруг; но все
черты лица его дрожали, как у человека, одержимого припадком.
- О, дай бог! - вскричала она, сложив пред собою руки, но пугливо
всматриваясь в его лицо и как бы угадывая, что он хотел сказать.
- Ступайте. Много в нас ума-то в обоих, но вы... О, вы - моего пошиба
человек! я написал сумасшедшее письмо, а вы согласились прийти, чтоб
сказать, что "почти меня любите". Нет, мы с вами - одного безумия люди!
Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы встретимся друзьями - это я
вам пророчу, клянусь вам!
- И вот тогда я вас полюблю непременно, потому что и теперь это
чувствую! - не утерпела в ней женщина и бросила ему с порога эти последние
слова.
Она вышла. Я поспешно и неслышно прошел в кухню и, почти не взглянув на
Настасью Егоровну, ожидавшую меня, пустился через черную лестницу и двор на
улицу. Но я успел только увидать, как она села в извозчичью карету,
ожидавшую ее у крыльца. Я побежал по улице.
Глава одиннадцатая
I.
Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и
отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю
ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах
представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или, лучше
сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был
заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и
над всем командовавшее, но... признаваться ли в нем? Тем более что я не
уверен...
Вбежал я к Ламберту, разумеется, вне себя. Я даже испугал было его и
Альфонсинку. Я всегда замечал, что даже самые забулдыжные, самые потерянные
французы чрезмерно привержены в своем домашнем быту к некоторого рода
буржуазному порядку, к некоторого рода самому прозаическому,
обыденно-обрядному образу раз навсегда заведенной жизни. Впрочем, Ламберт
очень скоро понял, что нечто случилось, и пришел в восторг, видя наконец
меня у себя, обладая наконец мною. А он об этом только и думал, день и ночь,
эти дни! О, как я ему был нужен! И вот, когда уже он потерял всю надежду, я
вдруг являюсь сам, да еще в таком безумии - именно в том виде, в каком ему
было надо.
- Ламберт, вина! - закричал я, - давай пить, давай буянить. Альфонсина,
где ваша гитара?
Сцену я не описываю - лишнее. Мы пили, и я все ему рассказал, все. Он
выслушал жадно. Я прямо, и сам первый, предложил ему заговор, пожар.
Во-первых, мы должны были зазвать Катерину Николаевну к нам письмом...
- Это можно, - поддакивал Ламберт, схватывая каждое мое слово.
Во-вторых, для убедительности, послать в письме всю копию с ее
"документа", так чтобы она могла прямо видеть, что ее не обманывают.
- Так и должно, так и надо! - поддакивал Ламберт, беспрерывно
переглядываясь с Альфонсинкой.
В-третьих, зазвать ее д