н, хотя и
великодушен: бывает ли так с другими? Тогда же, о, тогда я пришел с
великодушными чувствами, может быть смешными, но пусть: лучше пусть
смешными, да великодушными, чем не смешными, да подлыми, обыденными,
серединными! Про эту встречу с "братом" я никому не открывал, даже Марье
Ивановне, даже в Петербурге Лизе; эта встреча была все равно что полученная
позорно пощечина. И вот вдруг этот господин встречается, когда я всего менее
его ожидал встретить; он улыбается мне, снимает шляпу и совершенно дружески
говорит: "Bonsoir". Конечно, было о чем подумать... Но рана открылась!
V.
Просидев часа четыре с лишком в трактире, я вдруг выбежал, как в
припадке, - разумеется, опять к Версилову и, разумеется, опять не застал
дома: не приходил вовсе; нянька была скучна и вдруг попросила меня прислать
Настасью Егоровну; о, до того ли мне было! Я забежал и к маме, но не вошел,
а вызвал Лукерью в сени; от нее узнал, что он не был и что Лизы тоже нет
дома. Я видел, что Лукерья тоже хотела бы что-то спросить и, может быть,
тоже что-нибудь мне поручить; но до того ли мне было! Оставалась последняя
надежда, что он заходил ко мне; но уже этому я не верил.
Я уже предуведомил, что почти терял рассудок. И вот в моей комнате я
вдруг застаю Альфонсинку и моего хозяина. Правда, они выходили, и у Петра
Ипполитовича в руках была свеча.
- Это - что! - почти бессмысленно завопил я на хозяина, - как вы смели
ввести эту шельму в мою комнату?
- Tiens! - вскричала Альфонсинка, - et les amis?
- Вон! - заревел я.
- Mais c'est un ours! - выпорхнула она в коридор, притворяясь
испуганною, и вмиг скрылась к хозяйке. Петр Ипполитович, все еще со свечой в
руках, подошел ко мне с строгим видом:
- Позвольте вам заметить, Аркадий Макарович, что вы слишком
разгорячились; как ни уважаем мы вас, а мамзель Альфонсина не шельма, а даже
совсем напротив, находится в гостях, и не у вас, а у моей жены, с которою
уже несколько времени как обоюдно знакомы.
- А как вы смели ввести ее в мою комнату? - повторил я, схватив себя за
голову, которая почти вдруг ужасно заболела.
- А случайно-с. Это я входил, чтоб затворить форточку, которую я же и
отворил для свежего воздуха; а так как мы продолжали с Альфонсиной Карловной
прежний разговор, то среди разговора она и зашла в вашу комнату, единственно
сопровождая меня.
- Неправда, Альфонсинка - шпион, Ламберт - шпион! Может быть, вы сами -
тоже шпион! А Альфонсинка приходила у меня что-нибудь украсть.
- Это уж как вам будет угодно. Сегодня вы одно изволите говорить, а
завтра другое. А квартиру мою я сдал на некоторое время, а сам с женой
переберусь в каморку; так что Альфонсина Карловна теперь - почти такая же
здесь жилица, как и вы-с.
- Вы Ламберту сдали квартиру? - вскричал я в испуге.
- Нет-с, не Ламберту, - улыбнулся он давешней длинной улыбкой, в
которой, впрочем, видна была уже твердость взамен утреннего недоумения, -
полагаю, что сами изволите знать кому, а только напрасно делаете вид, что не
знаете, единственно для красы-с, а потому и сердитесь. Покойной ночи-с!
- Да, да, оставьте, оставьте меня в покое! - замахал я руками чуть не
плача, так что он вдруг с удивлением посмотрел на меня; однако же вышел. Я
насадил на дверь крючок и повалился на мою кровать ничком в подушку. И вот
так прошел для меня эт
великодушен: бывает ли так с другими? Тогда же, о, тогда я пришел с
великодушными чувствами, может быть смешными, но пусть: лучше пусть
смешными, да великодушными, чем не смешными, да подлыми, обыденными,
серединными! Про эту встречу с "братом" я никому не открывал, даже Марье
Ивановне, даже в Петербурге Лизе; эта встреча была все равно что полученная
позорно пощечина. И вот вдруг этот господин встречается, когда я всего менее
его ожидал встретить; он улыбается мне, снимает шляпу и совершенно дружески
говорит: "Bonsoir". Конечно, было о чем подумать... Но рана открылась!
V.
Просидев часа четыре с лишком в трактире, я вдруг выбежал, как в
припадке, - разумеется, опять к Версилову и, разумеется, опять не застал
дома: не приходил вовсе; нянька была скучна и вдруг попросила меня прислать
Настасью Егоровну; о, до того ли мне было! Я забежал и к маме, но не вошел,
а вызвал Лукерью в сени; от нее узнал, что он не был и что Лизы тоже нет
дома. Я видел, что Лукерья тоже хотела бы что-то спросить и, может быть,
тоже что-нибудь мне поручить; но до того ли мне было! Оставалась последняя
надежда, что он заходил ко мне; но уже этому я не верил.
Я уже предуведомил, что почти терял рассудок. И вот в моей комнате я
вдруг застаю Альфонсинку и моего хозяина. Правда, они выходили, и у Петра
Ипполитовича в руках была свеча.
- Это - что! - почти бессмысленно завопил я на хозяина, - как вы смели
ввести эту шельму в мою комнату?
- Tiens! - вскричала Альфонсинка, - et les amis?
- Вон! - заревел я.
- Mais c'est un ours! - выпорхнула она в коридор, притворяясь
испуганною, и вмиг скрылась к хозяйке. Петр Ипполитович, все еще со свечой в
руках, подошел ко мне с строгим видом:
- Позвольте вам заметить, Аркадий Макарович, что вы слишком
разгорячились; как ни уважаем мы вас, а мамзель Альфонсина не шельма, а даже
совсем напротив, находится в гостях, и не у вас, а у моей жены, с которою
уже несколько времени как обоюдно знакомы.
- А как вы смели ввести ее в мою комнату? - повторил я, схватив себя за
голову, которая почти вдруг ужасно заболела.
- А случайно-с. Это я входил, чтоб затворить форточку, которую я же и
отворил для свежего воздуха; а так как мы продолжали с Альфонсиной Карловной
прежний разговор, то среди разговора она и зашла в вашу комнату, единственно
сопровождая меня.
- Неправда, Альфонсинка - шпион, Ламберт - шпион! Может быть, вы сами -
тоже шпион! А Альфонсинка приходила у меня что-нибудь украсть.
- Это уж как вам будет угодно. Сегодня вы одно изволите говорить, а
завтра другое. А квартиру мою я сдал на некоторое время, а сам с женой
переберусь в каморку; так что Альфонсина Карловна теперь - почти такая же
здесь жилица, как и вы-с.
- Вы Ламберту сдали квартиру? - вскричал я в испуге.
- Нет-с, не Ламберту, - улыбнулся он давешней длинной улыбкой, в
которой, впрочем, видна была уже твердость взамен утреннего недоумения, -
полагаю, что сами изволите знать кому, а только напрасно делаете вид, что не
знаете, единственно для красы-с, а потому и сердитесь. Покойной ночи-с!
- Да, да, оставьте, оставьте меня в покое! - замахал я руками чуть не
плача, так что он вдруг с удивлением посмотрел на меня; однако же вышел. Я
насадил на дверь крючок и повалился на мою кровать ничком в подушку. И вот
так прошел для меня эт