боже мой! да ведь не впервой же он приходит!
Она ушла. Главное, я понял, что тут тон изменяется: они со мной
начинали говорить грубо. Ясно было, что это - опять секрет; секреты
накоплялись с каждым шагом, с каждым часом. В первый раз молодой Версилов
приезжал с сестрой, с Анной Андреевной, когда я был болен; про это я слишком
хорошо помнил, равно и то, что Анна Андреевна уже закинула мне вчера
удивительное словечко, что, может быть, старый князь остановится нa моей
квартире... но все это было так сбито и так уродливо, что я почти ничего не
мог на этот счет придумать. Хлопнув себя по лбу и даже не присев отдохнуть,
я побежал к Анне Андреевне: ее не оказалось дома, а от швейцара получил
ответ, что "поехали в Царское; завтра только разве около этого времени
будут".
"Она - в Царское и, уж разумеется, к старому князю, а брат ее
осматривает мою квартиру! Нет, этого не будет! - проскрежетал я, - а если
тут и в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу !"
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что в воспаленной голове
моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве, в который Андрей
Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись
догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В
трактире известили, что он приходил: "Побывали немного и ушли, а может, и
еще придут". Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе
обедать; по крайней мере являлась надежда.
Я съел обед, съел даже лишнее, чтобы иметь право как можно дольше
оставаться, и просидел, я думаю, часа четыре. Не описываю мою грусть и
лихорадочное нетерпение; точно все во мне внутри сотрясалось и дрожало. Этот
орган, эти посетители - о, вся эта тоска отпечатлелась в душе моей, быть
может, на всю жизнь! Не описываю и мыслей, подымавшихся в голове, как туча
сухих листьев осенью, после налетевшего вихря; право, что-то было на это
похожее, и, признаюсь, я чувствовал, что по временам мне начинает изменять
рассудок.
Но что мучило меня до боли (мимоходом, разумеется, сбоку, мимо главного
мучения) - это было одно неотвязчивое, ядовитое впечатление - неотвязчивое,
как ядовитая, осенняя муха, о которой не думаешь, но которая вертится около
вас, мешает вам и вдруг пребольно укусит. Это было лишь воспоминание, одно
происшествие, о котором я еще никому на свете не сказывал. Вот в чем дело,
ибо надобно же и это где-нибудь рассказать.
IV.
Когда в Москве уже было решено, что я отправлюсь в Петербург, то мне
дано было знать чрез Николая Семеновича, чтобы я ожидал присылки денег на
выезд. От кого придут деньги - я не справлялся; я знал, что от Версилова, а
так как я день и ночь мечтал тогда, с замиранием сердца и с высокомерными
планами, о встрече с Версиловым, то о нем вслух совсем перестал говорить,
даже с Марьей Ивановной. Напомню, впрочем, что у меня были и свои деньги на
выезд; но я все-таки положил ждать; между прочим, предполагал, что деньги
придут через почту.
Вдруг однажды Николай Семенович, возвратясь домой, объявил мне (по
своему обыкновению, кратко и не размазывая), чтобы я сходил завтра на
Мясницкую, в одиннадцать часов утра, в дом и квартиру князя В-ского, и что
там приехавший из Петербурга камер-юнкер Версилов, сын Андрея Петровича, и
остановившийся у товарища своего по лицею
Она ушла. Главное, я понял, что тут тон изменяется: они со мной
начинали говорить грубо. Ясно было, что это - опять секрет; секреты
накоплялись с каждым шагом, с каждым часом. В первый раз молодой Версилов
приезжал с сестрой, с Анной Андреевной, когда я был болен; про это я слишком
хорошо помнил, равно и то, что Анна Андреевна уже закинула мне вчера
удивительное словечко, что, может быть, старый князь остановится нa моей
квартире... но все это было так сбито и так уродливо, что я почти ничего не
мог на этот счет придумать. Хлопнув себя по лбу и даже не присев отдохнуть,
я побежал к Анне Андреевне: ее не оказалось дома, а от швейцара получил
ответ, что "поехали в Царское; завтра только разве около этого времени
будут".
"Она - в Царское и, уж разумеется, к старому князю, а брат ее
осматривает мою квартиру! Нет, этого не будет! - проскрежетал я, - а если
тут и в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу !"
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что в воспаленной голове
моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве, в который Андрей
Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись
догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В
трактире известили, что он приходил: "Побывали немного и ушли, а может, и
еще придут". Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе
обедать; по крайней мере являлась надежда.
Я съел обед, съел даже лишнее, чтобы иметь право как можно дольше
оставаться, и просидел, я думаю, часа четыре. Не описываю мою грусть и
лихорадочное нетерпение; точно все во мне внутри сотрясалось и дрожало. Этот
орган, эти посетители - о, вся эта тоска отпечатлелась в душе моей, быть
может, на всю жизнь! Не описываю и мыслей, подымавшихся в голове, как туча
сухих листьев осенью, после налетевшего вихря; право, что-то было на это
похожее, и, признаюсь, я чувствовал, что по временам мне начинает изменять
рассудок.
Но что мучило меня до боли (мимоходом, разумеется, сбоку, мимо главного
мучения) - это было одно неотвязчивое, ядовитое впечатление - неотвязчивое,
как ядовитая, осенняя муха, о которой не думаешь, но которая вертится около
вас, мешает вам и вдруг пребольно укусит. Это было лишь воспоминание, одно
происшествие, о котором я еще никому на свете не сказывал. Вот в чем дело,
ибо надобно же и это где-нибудь рассказать.
IV.
Когда в Москве уже было решено, что я отправлюсь в Петербург, то мне
дано было знать чрез Николая Семеновича, чтобы я ожидал присылки денег на
выезд. От кого придут деньги - я не справлялся; я знал, что от Версилова, а
так как я день и ночь мечтал тогда, с замиранием сердца и с высокомерными
планами, о встрече с Версиловым, то о нем вслух совсем перестал говорить,
даже с Марьей Ивановной. Напомню, впрочем, что у меня были и свои деньги на
выезд; но я все-таки положил ждать; между прочим, предполагал, что деньги
придут через почту.
Вдруг однажды Николай Семенович, возвратясь домой, объявил мне (по
своему обыкновению, кратко и не размазывая), чтобы я сходил завтра на
Мясницкую, в одиннадцать часов утра, в дом и квартиру князя В-ского, и что
там приехавший из Петербурга камер-юнкер Версилов, сын Андрея Петровича, и
остановившийся у товарища своего по лицею