, что существует такое письмо, в
котором дочь уже советовалась с юристом о средствах объявить отца
сумасшедшим. Мстительный и гордый ум ее был возбужден в высочайшей степени.
Вспоминая прежние разговоры со мной и сообразив множество мельчайших
обстоятельств, она не могла усомниться в верности известия. Тогда в этом
твердом, непреклонном женском сердце неотразимо созрел план удара. План
состоял в том, чтобы вдруг, без всяких подходов и наговоров, разом объявить
все князю, испугать его, потрясти его, указать, что его неминуемо ожидает
сумасшедший дом, и когда он упрется, придет в негодование, станет не верить,
то показать ему письмо дочери: "дескать, уж было раз намерение объявить
сумасшедшим; так теперь, чтоб помешать браку, и подавно может быть". Затем
взять испуганного и убитого старика и перевезти в Петербург - прямо на мою
квартиру.
Это был ужасный риск, но она твердо надеялась на свое могущество.
Здесь, отступая на миг от рассказа, сообщу, забегая очень вперед, что она не
обманулась в эффекте удара; мало того, эффект превзошел все ее ожидания.
Известие об этом письме подействовало на старого князя, может быть, в
несколько раз сильнее, чем она сама и мы все предполагали. Я и не знал
никогда до этого времени, что князю уже было нечто известно об этом письмо
еще прежде; но, по обычаю всех слабых и робких людей, он но поверил слуху и
отмахивался от него из всех сил, чтобы остаться спокойным; мало того, винил
себя в неблагородстве своего легковерия. Прибавлю тоже, что факт
существования письма подействовал также и на Катерину Николаевну несравненно
сильнее, чем я сам тогда ожидал... Одним словом, эта бумага оказалась
гораздо важнее, чем я сам, носивший ее в кармане, предполагал. Но тут я уже
слишком забежал вперед.
Но зачем же, спросят, ко мне на квартиру? Зачем перевозить князя в
жалкие наши каморки и, может быть, испугать его нашею жалкою обстановкой?
Если уж нельзя было в его дом (так как там разом могли всему помешать), то
почему не на особую "богатую" квартиру, как предлагал Ламберт? Но тут-то и
заключался весь риск чрезвычайного шага Анны Андреевны.
Главное состояло в том, чтобы тотчас же по прибытии князя предъявить
ему документ; но я не выдавал документа ни за что. А так как времени терять
уже было нельзя, то, надеясь на свое могущество, Анна Андреевна и решилась
начать дело и без документа, но с тем, чтобы князя прямо доставить ко мне -
для чего? А для того именно, чтоб тем же самым шагом накрыть и меня, так
сказать, по пословице, одним камнем убить двух воробьев. Она рассчитывала
подействовать и на меня толчком, сотрясением, нечаянностью. Она размышляла,
что, увидя у себя старика, увидя его испуг, беспомощность и услышав их общие
просьбы, я сдамся и предъявлю документ! Признаюсь - расчет был хитрый и
умный, психологический, мало того - она чуть было не добилась успеха... что
же до старика, то Анна Андреевна тем и увлекла его тогда, тем и заставила
поверить себе, хотя бы на слово, что прямо объявила ему, что везет его ко
мне. Все это я узнал впоследствии. Даже одно только известие о том, что
документ этот у меня, уничтожило в робком сердце его последние сомнения в
достоверности факта - до такой степени он любил и уважал меня!
Замечу еще, что сама Анна Андреевна ни на минуту не сомневалась, что
документ еще у меня и что я
котором дочь уже советовалась с юристом о средствах объявить отца
сумасшедшим. Мстительный и гордый ум ее был возбужден в высочайшей степени.
Вспоминая прежние разговоры со мной и сообразив множество мельчайших
обстоятельств, она не могла усомниться в верности известия. Тогда в этом
твердом, непреклонном женском сердце неотразимо созрел план удара. План
состоял в том, чтобы вдруг, без всяких подходов и наговоров, разом объявить
все князю, испугать его, потрясти его, указать, что его неминуемо ожидает
сумасшедший дом, и когда он упрется, придет в негодование, станет не верить,
то показать ему письмо дочери: "дескать, уж было раз намерение объявить
сумасшедшим; так теперь, чтоб помешать браку, и подавно может быть". Затем
взять испуганного и убитого старика и перевезти в Петербург - прямо на мою
квартиру.
Это был ужасный риск, но она твердо надеялась на свое могущество.
Здесь, отступая на миг от рассказа, сообщу, забегая очень вперед, что она не
обманулась в эффекте удара; мало того, эффект превзошел все ее ожидания.
Известие об этом письме подействовало на старого князя, может быть, в
несколько раз сильнее, чем она сама и мы все предполагали. Я и не знал
никогда до этого времени, что князю уже было нечто известно об этом письмо
еще прежде; но, по обычаю всех слабых и робких людей, он но поверил слуху и
отмахивался от него из всех сил, чтобы остаться спокойным; мало того, винил
себя в неблагородстве своего легковерия. Прибавлю тоже, что факт
существования письма подействовал также и на Катерину Николаевну несравненно
сильнее, чем я сам тогда ожидал... Одним словом, эта бумага оказалась
гораздо важнее, чем я сам, носивший ее в кармане, предполагал. Но тут я уже
слишком забежал вперед.
Но зачем же, спросят, ко мне на квартиру? Зачем перевозить князя в
жалкие наши каморки и, может быть, испугать его нашею жалкою обстановкой?
Если уж нельзя было в его дом (так как там разом могли всему помешать), то
почему не на особую "богатую" квартиру, как предлагал Ламберт? Но тут-то и
заключался весь риск чрезвычайного шага Анны Андреевны.
Главное состояло в том, чтобы тотчас же по прибытии князя предъявить
ему документ; но я не выдавал документа ни за что. А так как времени терять
уже было нельзя, то, надеясь на свое могущество, Анна Андреевна и решилась
начать дело и без документа, но с тем, чтобы князя прямо доставить ко мне -
для чего? А для того именно, чтоб тем же самым шагом накрыть и меня, так
сказать, по пословице, одним камнем убить двух воробьев. Она рассчитывала
подействовать и на меня толчком, сотрясением, нечаянностью. Она размышляла,
что, увидя у себя старика, увидя его испуг, беспомощность и услышав их общие
просьбы, я сдамся и предъявлю документ! Признаюсь - расчет был хитрый и
умный, психологический, мало того - она чуть было не добилась успеха... что
же до старика, то Анна Андреевна тем и увлекла его тогда, тем и заставила
поверить себе, хотя бы на слово, что прямо объявила ему, что везет его ко
мне. Все это я узнал впоследствии. Даже одно только известие о том, что
документ этот у меня, уничтожило в робком сердце его последние сомнения в
достоверности факта - до такой степени он любил и уважал меня!
Замечу еще, что сама Анна Андреевна ни на минуту не сомневалась, что
документ еще у меня и что я