о только недоставало. Я захватил мою шубу и, накидывая 40 ее на
ходу, побежал вон с мыслью: "Она велела идти к нему, а где я его достану?"
Но, мимо всего другого, я поражен был вопросом: "Почему она думает, что
теперь что-то настало и что он даст ей покой? Конечно - потому, что он
женится на маме, но что ж она? Радуется ли тому, что он женится на маме,
или, напротив, она оттого и несчастна? Оттого-то и в истерике? Почему я
этого не могу разрешить?"
Отмечаю эту вторую мелькнувшую тогда мысль буквально, для памяти: она -
важная. Этот вечер был роковой. И вот, пожалуй, поневоле поверишь
предопределению: не прошел я и ста шагов по направлению к маминой квартире,
как вдруг столкнулся с тем, кого искал. Он схватил меня за плечо и
остановил.
- Это - ты! - вскрикнул он радостно и в то же время как бы в величайшем
удивлении. - Вообрази, я был у тебя, - быстро заговорил он, - искал тебя,
спрашивал тебя - ты мне нужен теперь один только во всей вселенной! Твой
чиновник врал мне бог знает что; но тебя не было, и я ушел, даже забыв
попросить передать тебе, чтоб ты немедля ко мне прибежал - и что же? я
все-таки шел в непоколебимой уверенности, что судьба не может не послать
тебя теперь, когда ты мне всего нужнее, и вот ты первый и встречаешься! Идем
ко мне: ты никогда не бывал у меня.
Одним словом, мы оба друг друга искали, и с нами, с каждым, случилось
как бы нечто схожее. Мы пошли очень торопясь.
Дорогой он промолвил лишь несколько коротеньких фраз о том, что оставил
маму с Татьяной Павловной, и проч. Он вел меня, держа за руку. Жил он от тех
мест недалеко, и мы скоро пришли. Я действительно никогда еще у него не
бывал. Это была небольшая квартира в три комнаты, которую он нанимал (или,
вернее, нанимала Татьяна Павловна) единственно для того "грудного ребенка".
Квартира эта и прежде всегда была под надзором Татьяны Павловны, и в ней
помещалась нянька с ребенком (а теперь и Настасья Егоровна); но всегда была
и комната для Версилова, именно - первая, входная, довольно просторная и
довольно хорошо и мягко меблированная, вроде кабинета для книжных и
письменных занятий. Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было
много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были
исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами - одним словом, все
глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и
довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в
ней даже по целым неделям. Первое, что остановило мое внимание, был висевший
над письменным столом, в великолепной резной дорогого дерева раме, мамин
портрет - фотография, снятая, конечно, за границей, и, судя по
необыкновенному размеру ее, очень дорогая вещь. Я не знал и ничего не слыхал
об этом портрете прежде, и что, главное, поразило меня - это необыкновенное
в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, - одним словом, как
будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск.
Я, как вошел, тотчас же и невольно остановился перед ним.
- Не правда ли? не правда ли? - повторил вдруг надо мной Версилов.
То есть "не правда ли, как похож?" Я оглянулся на него и был поражен
выражением его лица. Он был несколько бледен, но с горячим, напряженным
взглядом, сиявшим как бы счастием и силой: такого выражени
ходу, побежал вон с мыслью: "Она велела идти к нему, а где я его достану?"
Но, мимо всего другого, я поражен был вопросом: "Почему она думает, что
теперь что-то настало и что он даст ей покой? Конечно - потому, что он
женится на маме, но что ж она? Радуется ли тому, что он женится на маме,
или, напротив, она оттого и несчастна? Оттого-то и в истерике? Почему я
этого не могу разрешить?"
Отмечаю эту вторую мелькнувшую тогда мысль буквально, для памяти: она -
важная. Этот вечер был роковой. И вот, пожалуй, поневоле поверишь
предопределению: не прошел я и ста шагов по направлению к маминой квартире,
как вдруг столкнулся с тем, кого искал. Он схватил меня за плечо и
остановил.
- Это - ты! - вскрикнул он радостно и в то же время как бы в величайшем
удивлении. - Вообрази, я был у тебя, - быстро заговорил он, - искал тебя,
спрашивал тебя - ты мне нужен теперь один только во всей вселенной! Твой
чиновник врал мне бог знает что; но тебя не было, и я ушел, даже забыв
попросить передать тебе, чтоб ты немедля ко мне прибежал - и что же? я
все-таки шел в непоколебимой уверенности, что судьба не может не послать
тебя теперь, когда ты мне всего нужнее, и вот ты первый и встречаешься! Идем
ко мне: ты никогда не бывал у меня.
Одним словом, мы оба друг друга искали, и с нами, с каждым, случилось
как бы нечто схожее. Мы пошли очень торопясь.
Дорогой он промолвил лишь несколько коротеньких фраз о том, что оставил
маму с Татьяной Павловной, и проч. Он вел меня, держа за руку. Жил он от тех
мест недалеко, и мы скоро пришли. Я действительно никогда еще у него не
бывал. Это была небольшая квартира в три комнаты, которую он нанимал (или,
вернее, нанимала Татьяна Павловна) единственно для того "грудного ребенка".
Квартира эта и прежде всегда была под надзором Татьяны Павловны, и в ней
помещалась нянька с ребенком (а теперь и Настасья Егоровна); но всегда была
и комната для Версилова, именно - первая, входная, довольно просторная и
довольно хорошо и мягко меблированная, вроде кабинета для книжных и
письменных занятий. Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было
много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были
исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами - одним словом, все
глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и
довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в
ней даже по целым неделям. Первое, что остановило мое внимание, был висевший
над письменным столом, в великолепной резной дорогого дерева раме, мамин
портрет - фотография, снятая, конечно, за границей, и, судя по
необыкновенному размеру ее, очень дорогая вещь. Я не знал и ничего не слыхал
об этом портрете прежде, и что, главное, поразило меня - это необыкновенное
в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, - одним словом, как
будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск.
Я, как вошел, тотчас же и невольно остановился перед ним.
- Не правда ли? не правда ли? - повторил вдруг надо мной Версилов.
То есть "не правда ли, как похож?" Я оглянулся на него и был поражен
выражением его лица. Он был несколько бледен, но с горячим, напряженным
взглядом, сиявшим как бы счастием и силой: такого выражени