и сама, я уверен, слишком хорошо
понимала, что Ламберт преувеличил и даже просто налгал ей, единственно чтоб
иметь благовидный предлог явиться к ней и завязать с нею сношения; если же
смотрела мне в глаза, как уверенная в истине моих слов и моей преданности,
то, конечно, знала, что я не посмею отказаться, так сказать, из деликатности
и по моей молодости. А впрочем, прав я в этой догадке или не прав - не знаю.
Может быть, я ужасно развращен.
- За меня заступится брат мой, - произнесла она вдруг с жаром, видя,
что я не хочу ответить.
- Мне сказали, что вы были с ним у меня на квартире, - пробормотал я в
смущении.
- Да ведь несчастному князю Николаю Ивановичу почти и некуда спастись
теперь от всей этой интриги или, лучше сказать, от родной своей дочери,
кроме как на вашу квартиру, то есть на квартиру друга; ведь вправе же он
считать вас по крайней мере хоть другом!.. И тогда, если вы только захотите
что-нибудь сделать в его пользу, то сделайте это - если только можете, если
только в вас есть великодушие и смелость... и, наконец, если и вправду вы
что-то можете сделать. О, это не для меня, не для меня, а для несчастного
старика, который один только любил вас искренно, который успел к вам
привязаться сердцем, как к своему сыну, и тоскует о вас даже до сих пор!
Себе же я ничего не жду, даже от вас, - если даже родной отец сыграл со мною
такую коварную, такую злобную выходку!
- Мне кажется, Андрей Петрович... - начал было я.
- Андрей Петрович, - прервала она с горькой усмешкой, - Андрей Петрович
на мой прямой вопрос ответил мне тогда честным словом, что никогда не имел
ни малейших намерений на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила,
делая шаг мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого
известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
- Тут не то! - вскричал я, - было мгновение, когда и я было поверил его
любви к этой женщине, но это не то... Да если б даже и то, то ведь, кажется,
теперь он уже мог бы быть совершенно спокоен... за отставкой этого
господина.
- Какого господина?
- Бьоринга.
- Кто же вам сказал об отставке? Может быть, никогда этот господин не
был в такой силе, - язвительно усмехнулась она; мне даже показалось, что она
посмотрела и на меня насмешливо.
- Мне говорила Настасья Егоровна, - пробормотал я в смущении, которое
не в силах был скрыть и которое она слишком заметила.
- Настасья Егоровна - очень милая особа, и, уж конечно, я не могу ей
запретить любить меня, но она не имеет никаких средств знать о том, что до
нее не касается.
Сердце мое заныло; и так как она именно рассчитывала возжечь мое
негодование, то негодование вскипело во мне, но не к той женщине, а пока
лишь к самой Анне Андреевне. Я встал с места.
- Как честный человек, я должен предупредить вас, Анна Андреевна, что
ожидания ваши... насчет меня... могут оказаться в высшей степени
напрасными...
- Я ожидаю, что вы за меня заступитесь, - твердо поглядела она на меня,
- за меня, всеми оставленную... за вашу сестру, если хотите того, Аркадий
Макарович!
Еще мгновение, и она бы заплакала.
- Ну, так лучше не ожидайте, потому что, "может быть", ничего не будет,
- пролепетал я с невыразимо тягостным чувством.
- Как понимать мне ваши слова? - проговорила она как-то слишком уж
опасливо.
- А так, что я уйду
понимала, что Ламберт преувеличил и даже просто налгал ей, единственно чтоб
иметь благовидный предлог явиться к ней и завязать с нею сношения; если же
смотрела мне в глаза, как уверенная в истине моих слов и моей преданности,
то, конечно, знала, что я не посмею отказаться, так сказать, из деликатности
и по моей молодости. А впрочем, прав я в этой догадке или не прав - не знаю.
Может быть, я ужасно развращен.
- За меня заступится брат мой, - произнесла она вдруг с жаром, видя,
что я не хочу ответить.
- Мне сказали, что вы были с ним у меня на квартире, - пробормотал я в
смущении.
- Да ведь несчастному князю Николаю Ивановичу почти и некуда спастись
теперь от всей этой интриги или, лучше сказать, от родной своей дочери,
кроме как на вашу квартиру, то есть на квартиру друга; ведь вправе же он
считать вас по крайней мере хоть другом!.. И тогда, если вы только захотите
что-нибудь сделать в его пользу, то сделайте это - если только можете, если
только в вас есть великодушие и смелость... и, наконец, если и вправду вы
что-то можете сделать. О, это не для меня, не для меня, а для несчастного
старика, который один только любил вас искренно, который успел к вам
привязаться сердцем, как к своему сыну, и тоскует о вас даже до сих пор!
Себе же я ничего не жду, даже от вас, - если даже родной отец сыграл со мною
такую коварную, такую злобную выходку!
- Мне кажется, Андрей Петрович... - начал было я.
- Андрей Петрович, - прервала она с горькой усмешкой, - Андрей Петрович
на мой прямой вопрос ответил мне тогда честным словом, что никогда не имел
ни малейших намерений на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила,
делая шаг мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого
известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
- Тут не то! - вскричал я, - было мгновение, когда и я было поверил его
любви к этой женщине, но это не то... Да если б даже и то, то ведь, кажется,
теперь он уже мог бы быть совершенно спокоен... за отставкой этого
господина.
- Какого господина?
- Бьоринга.
- Кто же вам сказал об отставке? Может быть, никогда этот господин не
был в такой силе, - язвительно усмехнулась она; мне даже показалось, что она
посмотрела и на меня насмешливо.
- Мне говорила Настасья Егоровна, - пробормотал я в смущении, которое
не в силах был скрыть и которое она слишком заметила.
- Настасья Егоровна - очень милая особа, и, уж конечно, я не могу ей
запретить любить меня, но она не имеет никаких средств знать о том, что до
нее не касается.
Сердце мое заныло; и так как она именно рассчитывала возжечь мое
негодование, то негодование вскипело во мне, но не к той женщине, а пока
лишь к самой Анне Андреевне. Я встал с места.
- Как честный человек, я должен предупредить вас, Анна Андреевна, что
ожидания ваши... насчет меня... могут оказаться в высшей степени
напрасными...
- Я ожидаю, что вы за меня заступитесь, - твердо поглядела она на меня,
- за меня, всеми оставленную... за вашу сестру, если хотите того, Аркадий
Макарович!
Еще мгновение, и она бы заплакала.
- Ну, так лучше не ожидайте, потому что, "может быть", ничего не будет,
- пролепетал я с невыразимо тягостным чувством.
- Как понимать мне ваши слова? - проговорила она как-то слишком уж
опасливо.
- А так, что я уйду