Нечего было делать с таким человеком; оставить его одного тоже было
опасно; пожалуй, могло с ним что-нибудь приключиться. Я, впрочем, от него
кое-как избавился, но дал знать нянюшке, чтоб та наведывалась почаще, да,
кроме того, поговорил с коридорным лакеем, очень толковым малым; тот
обещался мне тоже с своей стороны присматривать.
Едва только оставил я генерала, как явился ко мне Потапыч с зовом к
бабушке. Было восемь часов, и она только что воротилась из воксала после
окончательного проигрыша. Я отправился к ней: старуха сидела в креслах,
совсем измученная и видимо больная. Марфа подавала ей чашку чая, которую
почти насильно заставила ее выпить. И голос и тон бабушки ярко изменились.
- Здравствуйте, батюшка Алексей Иванович, - сказала она медленно и
важно склоняя голову, - извините, что еще раз побеспокоила, простите
старому человеку. Я, отец мой, все там оставила, почти сто тысяч рублей.
Прав ты был, что вчера не пошел со мною. Теперь я без денег, гроша нет.
Медлить не хочу ни минуты, в девять с половиною и поеду. Послала я к этому
твоему англичанину, Астлею, что ли, и хочу у него спросить три тысячи
франков на неделю. Так убеди ты его, чтоб он как-нибудь чего не подумал и
не отказал. Я еще, отец мой, довольно богата. У меня три деревни и два дома
есть. Да и денег еще найдется, не все с собой взяла. Для того я это говорю,
чтоб не усомнился он как нибудь... А, да вот и он! Видно хорошего человека.
Мистер Астлей поспешил по первому зову бабушки. Нимало не думая и
много не говоря, он тотчас же отсчитал ей три тысячи франков под вексель,
который бабушка и подписала. Кончив дело, он откланялся и поспешил выйти.
- А теперь ступай и ты, Алексей Иванович. Осталось час с небольшим -
хочу прилечь, кости болят. Не взыщи на мне, старой дуре. Теперь уж не буду
молодых обвинять в легкомыслии, да и того несчастного, генерала-то вашего,
тоже грешно мне теперь обвинять. Денег я ему все-таки не дам, как он хочет,
потому - уж совсем он, на мой взгляд, глупехонек, только и я, старая дура,
не умнее его. Подлинно, бог и на старости взыщет и накажет гордыню. Ну,
прощай. Марфуша, подыми меня.
Я, однако, желал проводить бабушку. Кроме того, я был в каком-то
ожидании, я все ждал, что вот-вот сейчас что-то случится. Мне не сиделось у
себя. Я выходил в коридор, даже на минутку вышел побродить по аллее. Письмо
мое к ней было ясно и решительно, а теперешняя катастрофа - уж, конечно,
окончательная. В отеле я услышал об отъезде Де-Грие. Наконец, если она меня
и отвергает, как друга, то, может быть, как слугу не отвергнет. Ведь нужен
же я ей хоть на посылки; да пригожусь, как же иначе!
Ко времени поезда я сбегал на дебаркадер и усадил бабушку. Они все
уселись в особый семейный вагон. "Спасибо тебе, батюшка, за твое
бескорыстное участие, - простилась она со мною, - да передай Прасковье то,
о чем я вчера ей говорила, - я ее буду ждать".
Я пошел домой. Проходя мимо генеральского номера, я встретил нянюшку и
осведомился о генерале. "И, батюшка, ничего", - отвечала та уныло. Я,
однако, зашел, но в дверях кабинета остановился в решительном изумлении.
M-lle Blanche и генерал хохотали о чем-то взапуски. Veuve Cominges сидела
тут же на диване. Генерал был, видимо, без ума от радости, лепетал всякую
бессмыслицу и заливался нервным длинным смехом, от которого все лицо его
складывалось в бесчисленное множество морщинок и куда-то прятались глаза.
После я узнал от самой же Blanche, чт
опасно; пожалуй, могло с ним что-нибудь приключиться. Я, впрочем, от него
кое-как избавился, но дал знать нянюшке, чтоб та наведывалась почаще, да,
кроме того, поговорил с коридорным лакеем, очень толковым малым; тот
обещался мне тоже с своей стороны присматривать.
Едва только оставил я генерала, как явился ко мне Потапыч с зовом к
бабушке. Было восемь часов, и она только что воротилась из воксала после
окончательного проигрыша. Я отправился к ней: старуха сидела в креслах,
совсем измученная и видимо больная. Марфа подавала ей чашку чая, которую
почти насильно заставила ее выпить. И голос и тон бабушки ярко изменились.
- Здравствуйте, батюшка Алексей Иванович, - сказала она медленно и
важно склоняя голову, - извините, что еще раз побеспокоила, простите
старому человеку. Я, отец мой, все там оставила, почти сто тысяч рублей.
Прав ты был, что вчера не пошел со мною. Теперь я без денег, гроша нет.
Медлить не хочу ни минуты, в девять с половиною и поеду. Послала я к этому
твоему англичанину, Астлею, что ли, и хочу у него спросить три тысячи
франков на неделю. Так убеди ты его, чтоб он как-нибудь чего не подумал и
не отказал. Я еще, отец мой, довольно богата. У меня три деревни и два дома
есть. Да и денег еще найдется, не все с собой взяла. Для того я это говорю,
чтоб не усомнился он как нибудь... А, да вот и он! Видно хорошего человека.
Мистер Астлей поспешил по первому зову бабушки. Нимало не думая и
много не говоря, он тотчас же отсчитал ей три тысячи франков под вексель,
который бабушка и подписала. Кончив дело, он откланялся и поспешил выйти.
- А теперь ступай и ты, Алексей Иванович. Осталось час с небольшим -
хочу прилечь, кости болят. Не взыщи на мне, старой дуре. Теперь уж не буду
молодых обвинять в легкомыслии, да и того несчастного, генерала-то вашего,
тоже грешно мне теперь обвинять. Денег я ему все-таки не дам, как он хочет,
потому - уж совсем он, на мой взгляд, глупехонек, только и я, старая дура,
не умнее его. Подлинно, бог и на старости взыщет и накажет гордыню. Ну,
прощай. Марфуша, подыми меня.
Я, однако, желал проводить бабушку. Кроме того, я был в каком-то
ожидании, я все ждал, что вот-вот сейчас что-то случится. Мне не сиделось у
себя. Я выходил в коридор, даже на минутку вышел побродить по аллее. Письмо
мое к ней было ясно и решительно, а теперешняя катастрофа - уж, конечно,
окончательная. В отеле я услышал об отъезде Де-Грие. Наконец, если она меня
и отвергает, как друга, то, может быть, как слугу не отвергнет. Ведь нужен
же я ей хоть на посылки; да пригожусь, как же иначе!
Ко времени поезда я сбегал на дебаркадер и усадил бабушку. Они все
уселись в особый семейный вагон. "Спасибо тебе, батюшка, за твое
бескорыстное участие, - простилась она со мною, - да передай Прасковье то,
о чем я вчера ей говорила, - я ее буду ждать".
Я пошел домой. Проходя мимо генеральского номера, я встретил нянюшку и
осведомился о генерале. "И, батюшка, ничего", - отвечала та уныло. Я,
однако, зашел, но в дверях кабинета остановился в решительном изумлении.
M-lle Blanche и генерал хохотали о чем-то взапуски. Veuve Cominges сидела
тут же на диване. Генерал был, видимо, без ума от радости, лепетал всякую
бессмыслицу и заливался нервным длинным смехом, от которого все лицо его
складывалось в бесчисленное множество морщинок и куда-то прятались глаза.
После я узнал от самой же Blanche, чт