оявшись понять эту
раздражительность.
- А заметили ли вы, что он сегодня не в ладах с генералом?
- Вам хочется знать, в чем дело, - сухо и раздражительно отвечала она.
- Вы знаете, что генерал весь у него в закладе, все имение - его, и если
бабушка не умрет, то француз немедленно войдет во владение всем, что у него
в закладе.
- А, так это действительно правда, что все в закладе? Я слышал, но не
знал, что решительно все.
- А то как же?
- И при этом прощай mademoiselle Blanche, - заметил я. - Не будет она
тогда генеральшей! Знаете ли что: мне кажется, генерал так влюбился, что,
пожалуй, застрелится, если mademoiselle Blanche его бросит. В его лета так
влюбляться опасно.
- Мне самой кажется, что с ним что-нибудь будет, - задумчиво заметила
Полина Александровна.
- И как это великолепно, - вскричал я, - грубее нельзя доказать, что
она согласилась выйти только за деньги. Тут даже приличий не соблюдалось,
совсем без церемонии происходило. Чудо! А насчет бабушки, что комичнее и
грязнее, как посылать телеграмму за телеграммою и спрашивать: умерла ли,
умерла ли? А? как вам это нравится, Полина Александровна?
- Это все вздор, - сказала она с отвращением, перебивая меня. - Я,
напротив того, удивляюсь, что вы в таком развеселом расположении духа. Чему
вы рады? Неужели тому, что мои деньги проиграли?
- Зачем вы давали их мне проигрывать? Я вам сказал, что не могу играть
для других, тем более для вас. Я послушаюсь, что бы вы мне ни приказали; но
результат не от меня зависит. Я ведь предупредил, что ничего не выйдет.
Скажите, вы очень убиты, что потеряли столько денег? Для чего вам столько?
- К чему эти вопросы?
- Но ведь вы сами обещали мне объяснить... Слушайте: я совершенно
убежден, что когда начну играть для себя (а у меня есть двенадцать
фридрихсдоров), то я выиграю. Тогда сколько вам надо, берите у меня.
Она сделала презрительную мину.
- Вы не сердитесь на меня, - продолжал я, - за такое предложение . Я
до того проникнут сознанием того, что я нуль пред вами, то есть в ваших
глазах, что вам можно даже принять от меня и деньги. Подарком от меня вам
нельзя обижаться. Притом же я проиграл ваши.
Она быстро поглядела на меня и, заметив, что я говорю раздражительно и
саркастически, опять перебила разговор:
- Вам нет ничего интересного в моих обстоятельствах. Если хотите
знать, я просто должна. Деньги взяты мною взаймы, и я хотела бы их отдать.
У меня была безумная и странная мысль, что я непременно выиграю, здесь, на
игорном столе. Почему была эта мысль у меня - не понимаю, но я в нее
верила. Кто знает, может быть, потому и верила, что у меня никакого другого
шанса при выборе не оставалось.
- Или потому, что уж слишком надо было выиграть. Это точь-в-точь, как
утопающий, который хватается за соломинку. Согласитесь сами, что если б он
не утопал, то он не считал бы соломинку за древесный сук.
Полина удивилась.
- Как же, - спросила она, - вы сами-то на то же самое надеетесь? Две
недели назад вы сами мне говорили однажды, много и долго, о том, что вы
вполне уверены в выигрыше здесь на рулетке, и убеждали меня, чтоб я не
смотрела на вас как на безумного; или вы тогда шутили? Но я помню, вы
говорили так серьезно, что никак нельзя было принять за шутку.
- Это правда, - отвечал я задумчиво, - я до сих пор уверен вполне, что
выиграю. Я даже вам признаюсь, что вы меня теперь наве
раздражительность.
- А заметили ли вы, что он сегодня не в ладах с генералом?
- Вам хочется знать, в чем дело, - сухо и раздражительно отвечала она.
- Вы знаете, что генерал весь у него в закладе, все имение - его, и если
бабушка не умрет, то француз немедленно войдет во владение всем, что у него
в закладе.
- А, так это действительно правда, что все в закладе? Я слышал, но не
знал, что решительно все.
- А то как же?
- И при этом прощай mademoiselle Blanche, - заметил я. - Не будет она
тогда генеральшей! Знаете ли что: мне кажется, генерал так влюбился, что,
пожалуй, застрелится, если mademoiselle Blanche его бросит. В его лета так
влюбляться опасно.
- Мне самой кажется, что с ним что-нибудь будет, - задумчиво заметила
Полина Александровна.
- И как это великолепно, - вскричал я, - грубее нельзя доказать, что
она согласилась выйти только за деньги. Тут даже приличий не соблюдалось,
совсем без церемонии происходило. Чудо! А насчет бабушки, что комичнее и
грязнее, как посылать телеграмму за телеграммою и спрашивать: умерла ли,
умерла ли? А? как вам это нравится, Полина Александровна?
- Это все вздор, - сказала она с отвращением, перебивая меня. - Я,
напротив того, удивляюсь, что вы в таком развеселом расположении духа. Чему
вы рады? Неужели тому, что мои деньги проиграли?
- Зачем вы давали их мне проигрывать? Я вам сказал, что не могу играть
для других, тем более для вас. Я послушаюсь, что бы вы мне ни приказали; но
результат не от меня зависит. Я ведь предупредил, что ничего не выйдет.
Скажите, вы очень убиты, что потеряли столько денег? Для чего вам столько?
- К чему эти вопросы?
- Но ведь вы сами обещали мне объяснить... Слушайте: я совершенно
убежден, что когда начну играть для себя (а у меня есть двенадцать
фридрихсдоров), то я выиграю. Тогда сколько вам надо, берите у меня.
Она сделала презрительную мину.
- Вы не сердитесь на меня, - продолжал я, - за такое предложение . Я
до того проникнут сознанием того, что я нуль пред вами, то есть в ваших
глазах, что вам можно даже принять от меня и деньги. Подарком от меня вам
нельзя обижаться. Притом же я проиграл ваши.
Она быстро поглядела на меня и, заметив, что я говорю раздражительно и
саркастически, опять перебила разговор:
- Вам нет ничего интересного в моих обстоятельствах. Если хотите
знать, я просто должна. Деньги взяты мною взаймы, и я хотела бы их отдать.
У меня была безумная и странная мысль, что я непременно выиграю, здесь, на
игорном столе. Почему была эта мысль у меня - не понимаю, но я в нее
верила. Кто знает, может быть, потому и верила, что у меня никакого другого
шанса при выборе не оставалось.
- Или потому, что уж слишком надо было выиграть. Это точь-в-точь, как
утопающий, который хватается за соломинку. Согласитесь сами, что если б он
не утопал, то он не считал бы соломинку за древесный сук.
Полина удивилась.
- Как же, - спросила она, - вы сами-то на то же самое надеетесь? Две
недели назад вы сами мне говорили однажды, много и долго, о том, что вы
вполне уверены в выигрыше здесь на рулетке, и убеждали меня, чтоб я не
смотрела на вас как на безумного; или вы тогда шутили? Но я помню, вы
говорили так серьезно, что никак нельзя было принять за шутку.
- Это правда, - отвечал я задумчиво, - я до сих пор уверен вполне, что
выиграю. Я даже вам признаюсь, что вы меня теперь наве