ал, что генерал сделает мне какое-нибудь замечание, но он
промолчал; зато я заметил в лице его волнение и беспокойство. Может быть,
при крутых его обстоятельствах ему просто тяжело было выслушать, что такая
почтительная груда золота пришла и ушла в четверть часа у такого
нерасчетливого дурака, как я.
Я подозреваю, что у него вчера вечером вышла с французом какая-то
жаркая контра. Они долго и с жаром говорили о чем-то, запершись. Француз
ушел как будто чем-то раздраженный, а сегодня рано утром опять приходил к
генералу - и, вероятно, чтоб продолжать вчерашний разговор.
Выслушав о моем проигрыше, француз едко и даже злобно заметил мне, что
надо было быть благоразумнее. Не знаю, для чего он прибавил, что хоть
русских и много играет, но, по его мнению, русские даже и играть не
способны.
- А по моему мнению, рулетка только и создана для русских, - сказал я,
и когда француз на мой отзыв презрительно усмехнулся, я заметил ему, что,
уж конечно, правда на моей стороне, потому что, говоря о русских как об
игроках, я гораздо более ругаю их, чем хвалю, и что мне, стало быть, можно
верить.
- На чем же вы основываете ваше мнение? - спросил француз.
- На том, что в катехизис добродетелей и достоинств цивилизованного
западного человека вошла исторически и чуть ли не в виде главного пункта
способность приобретения капиталов. А русский не только не способен
приобретать капиталы, но даже и расточает их как-то зря и безобразно. Тем
не менее нам, русским, деньги тоже нужны, - прибавил я, - а следственно, мы
очень рады и очень падки на такие способы, как например рулетки, где можно
разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь. Это нас очень прельщает; а так
как мы и играем зря, без труда, то и проигрываемся!
- Это отчасти справедливо, - заметил самодовольно француз.
- Нет, это несправедливо, и вам стыдно так отзываться о своем
отечестве, - строго и внушительно заметил генерал.
- Помилуйте, - отвечал я ему, - ведь, право, неизвестно еще, что гаже:
русское ли безобразие или немецкий способ накопления честным трудом?
- Какая безобразная мысль! - воскликнул генерал.
- Какая русская мысль! - воскликнул француз.
Я смеялся, мне ужасно хотелось их раззадорить.
- А я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, -
вскричал я, - чем поклоняться немецкому идолу.
- Какому идолу? - вскричал генерал, уже начиная серьезно сердиться.
- Немецкому способу накопления богатств. Я здесь недолго, но, однако
ж, все-таки, что я здесь успел подметить и проверить, возмущает мою
татарскую породу. Ей богу, не хочу таких добродетелей! Я здесь успел уже
вчера обойти верст на десять кругом. Ну, точь-в-точь то же самое, как в
нравоучительных немецких книжечках с картинками: есть здесь везде у них в
каждом доме свой фатер10, ужасно добродетельный и необыкновенно честный. Уж
такой честный, что подойти к нему страшно. Терпеть не могу честных людей, к
которым подходить страшно. У каждого эдакого фатера есть семья, и по
вечерам все они вслух поучительные книги читают. Над домиком шумят вязы и
каштаны. Закат солнца, на крыше аист, и все необыкновенно поэтическое и
трогательное...
--------
10 фатер (нем. - Vater) - отец.
- Уж вы не сердитесь, генерал, позвольте мне рассказать
потрогательнее. Я сам помню, как мой отец, покойник, тоже под липками, в
палисаднике, по вечерам вслух читал мне и матери подобные книжки... Я ведь
сам мо
промолчал; зато я заметил в лице его волнение и беспокойство. Может быть,
при крутых его обстоятельствах ему просто тяжело было выслушать, что такая
почтительная груда золота пришла и ушла в четверть часа у такого
нерасчетливого дурака, как я.
Я подозреваю, что у него вчера вечером вышла с французом какая-то
жаркая контра. Они долго и с жаром говорили о чем-то, запершись. Француз
ушел как будто чем-то раздраженный, а сегодня рано утром опять приходил к
генералу - и, вероятно, чтоб продолжать вчерашний разговор.
Выслушав о моем проигрыше, француз едко и даже злобно заметил мне, что
надо было быть благоразумнее. Не знаю, для чего он прибавил, что хоть
русских и много играет, но, по его мнению, русские даже и играть не
способны.
- А по моему мнению, рулетка только и создана для русских, - сказал я,
и когда француз на мой отзыв презрительно усмехнулся, я заметил ему, что,
уж конечно, правда на моей стороне, потому что, говоря о русских как об
игроках, я гораздо более ругаю их, чем хвалю, и что мне, стало быть, можно
верить.
- На чем же вы основываете ваше мнение? - спросил француз.
- На том, что в катехизис добродетелей и достоинств цивилизованного
западного человека вошла исторически и чуть ли не в виде главного пункта
способность приобретения капиталов. А русский не только не способен
приобретать капиталы, но даже и расточает их как-то зря и безобразно. Тем
не менее нам, русским, деньги тоже нужны, - прибавил я, - а следственно, мы
очень рады и очень падки на такие способы, как например рулетки, где можно
разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь. Это нас очень прельщает; а так
как мы и играем зря, без труда, то и проигрываемся!
- Это отчасти справедливо, - заметил самодовольно француз.
- Нет, это несправедливо, и вам стыдно так отзываться о своем
отечестве, - строго и внушительно заметил генерал.
- Помилуйте, - отвечал я ему, - ведь, право, неизвестно еще, что гаже:
русское ли безобразие или немецкий способ накопления честным трудом?
- Какая безобразная мысль! - воскликнул генерал.
- Какая русская мысль! - воскликнул француз.
Я смеялся, мне ужасно хотелось их раззадорить.
- А я лучше захочу всю жизнь прокочевать в киргизской палатке, -
вскричал я, - чем поклоняться немецкому идолу.
- Какому идолу? - вскричал генерал, уже начиная серьезно сердиться.
- Немецкому способу накопления богатств. Я здесь недолго, но, однако
ж, все-таки, что я здесь успел подметить и проверить, возмущает мою
татарскую породу. Ей богу, не хочу таких добродетелей! Я здесь успел уже
вчера обойти верст на десять кругом. Ну, точь-в-точь то же самое, как в
нравоучительных немецких книжечках с картинками: есть здесь везде у них в
каждом доме свой фатер10, ужасно добродетельный и необыкновенно честный. Уж
такой честный, что подойти к нему страшно. Терпеть не могу честных людей, к
которым подходить страшно. У каждого эдакого фатера есть семья, и по
вечерам все они вслух поучительные книги читают. Над домиком шумят вязы и
каштаны. Закат солнца, на крыше аист, и все необыкновенно поэтическое и
трогательное...
--------
10 фатер (нем. - Vater) - отец.
- Уж вы не сердитесь, генерал, позвольте мне рассказать
потрогательнее. Я сам помню, как мой отец, покойник, тоже под липками, в
палисаднике, по вечерам вслух читал мне и матери подобные книжки... Я ведь
сам мо