большевиков будут!"
Вадим убрал с плеча тяжелую ладонь гиганта, сказал:
- Осторожней, у меня сломаны ребра.
- Сломаю шею, если не назовешь масть, - предупредил человек в тельняшке
резиновым голосом и засопел, пяля пустые глаза. От той злодейской пустоты
по коже бегут мурашки.
- Заключенный я, - говорит Упоров.
От окна, где стоял перекошенный, но крепкий стол, раздался добродушный
смех:
- Он веселый. Пусти его, Ведьма. Епифан! Петя отбросил кони.
- Куды девать, ума не приложу, - почесал плешивый затылок Епифан.
- Под дверь. Там ему спокойней будет.
Ведьма наконец освободил дорогу Упорову, и он увидел хозяина банды.
Рассветов сидел под забранным в мощную решетку окном, одетый в желтую
атласную косоворотку. Он указал Упорову на место, куда тому надлежало лечь.
Опять с противным скрипом открылась дверь камеры.
- Не дрожите! - пророкотал Рассветов. - Казнить вас будут утром, по
расписанию.
Втолкнули высокого зэка с русой кудрявой бородой.
Он споткнулся о труп у порога, упал плашмя, беспомощно разбросав худые
руки.
- Лягай рядом с Петром, земеля!
- Може, из него крест сделать, такой сухущий.
- Ша! - остановил остряков хозяин банды. - Это Монах. Подними гостя,
Ведьма.
Упоров признал его не сразу: заключенный был худ и желт до такой
степени, что его вполне можно было ставить вместо креста на кладбище. Лишь
глаза попрежнему голубели чистыми глубокими родниками.
Ведьма одной рукой поднял Монаха и, нс опуская на пол, усадил рядом с
Рассветовым.
- Постерся, попик, в мирских заботах, - Юрий Палыч оглядел его с
сочувствием. - Все в добре совершенствуешься, а оно, вишь, чем платит...
Странный заключенный молчал и, похоже, слушал сам себя, не обращая
внимания на грозного главаря банды. Рассветова его настроение не обидело.
Было видно: его томила внутренняя неустроенность и он хотел ею с кем-то
поделиться.
- Презираешь меня, Кирилл? - спросил со вздохом бандит, стараясь
изобразить на закаменелом лице подобие доброты.
- Презирать мне не дано, - ответил Монах, и Упоров вспомнил этот
бесстрастный баритон на плацу лагеря "Новый". - Человека, существа
одухотворенного, разглядеть в вас, простите, не могу. Нет в вас человека,
Юрий Палыч...
- Цыц, падаль небритая! - рявкнул Ведьма, пинком отбросив Монаха к
стене.
Рассветов поднялся, оказавшись одного роста с Ведьмой. Вначале поглядел
на него так, что тому стало не по себе, осторожно поднял руку и щелкнул
Ведьму по носу. Снова застыл, обдумывая свои будущие действия.
Весь поникший, грустный, израненный внутренними распрями. Но наконец он
решился и сказал:
- Чеши отседова, баклан!
И со всего маху пнул под зад оробевшего уголовника кованым сапогом. К
разговору он вернулся после того, как Монах не торопясь поднялся с пола,
отряхнул свои убогие одежды.
- Выходит-презираешь меня. И уйду я нынче без отпущения. Но ведь
других-то, мне известно, кто худое творил, ты исповедовал. Христос во
время распятия молился за палачей своих, да еще говорил: "Не ведают, что
делают". Так-нет? Выше Христа себя ставишь..'
Поднес к шершавому лицу Монаха прищуренный глаз. Ждет с затаенным
интересом, так что п не угадаешь: шутит он или на самом деле желает
каяться.
- Грех ваш зрячий, Юрий Палыч. Как п пшменный способ вашей жизни.
Верните ее Дарителю - ;,о. - аянием... "И бесы веруют. Веруют и трепещут".
Рассветов уважительно протянул:
- Да-а-а-а... Без высшего вразумления т:'к но г
Вадим убрал с плеча тяжелую ладонь гиганта, сказал:
- Осторожней, у меня сломаны ребра.
- Сломаю шею, если не назовешь масть, - предупредил человек в тельняшке
резиновым голосом и засопел, пяля пустые глаза. От той злодейской пустоты
по коже бегут мурашки.
- Заключенный я, - говорит Упоров.
От окна, где стоял перекошенный, но крепкий стол, раздался добродушный
смех:
- Он веселый. Пусти его, Ведьма. Епифан! Петя отбросил кони.
- Куды девать, ума не приложу, - почесал плешивый затылок Епифан.
- Под дверь. Там ему спокойней будет.
Ведьма наконец освободил дорогу Упорову, и он увидел хозяина банды.
Рассветов сидел под забранным в мощную решетку окном, одетый в желтую
атласную косоворотку. Он указал Упорову на место, куда тому надлежало лечь.
Опять с противным скрипом открылась дверь камеры.
- Не дрожите! - пророкотал Рассветов. - Казнить вас будут утром, по
расписанию.
Втолкнули высокого зэка с русой кудрявой бородой.
Он споткнулся о труп у порога, упал плашмя, беспомощно разбросав худые
руки.
- Лягай рядом с Петром, земеля!
- Може, из него крест сделать, такой сухущий.
- Ша! - остановил остряков хозяин банды. - Это Монах. Подними гостя,
Ведьма.
Упоров признал его не сразу: заключенный был худ и желт до такой
степени, что его вполне можно было ставить вместо креста на кладбище. Лишь
глаза попрежнему голубели чистыми глубокими родниками.
Ведьма одной рукой поднял Монаха и, нс опуская на пол, усадил рядом с
Рассветовым.
- Постерся, попик, в мирских заботах, - Юрий Палыч оглядел его с
сочувствием. - Все в добре совершенствуешься, а оно, вишь, чем платит...
Странный заключенный молчал и, похоже, слушал сам себя, не обращая
внимания на грозного главаря банды. Рассветова его настроение не обидело.
Было видно: его томила внутренняя неустроенность и он хотел ею с кем-то
поделиться.
- Презираешь меня, Кирилл? - спросил со вздохом бандит, стараясь
изобразить на закаменелом лице подобие доброты.
- Презирать мне не дано, - ответил Монах, и Упоров вспомнил этот
бесстрастный баритон на плацу лагеря "Новый". - Человека, существа
одухотворенного, разглядеть в вас, простите, не могу. Нет в вас человека,
Юрий Палыч...
- Цыц, падаль небритая! - рявкнул Ведьма, пинком отбросив Монаха к
стене.
Рассветов поднялся, оказавшись одного роста с Ведьмой. Вначале поглядел
на него так, что тому стало не по себе, осторожно поднял руку и щелкнул
Ведьму по носу. Снова застыл, обдумывая свои будущие действия.
Весь поникший, грустный, израненный внутренними распрями. Но наконец он
решился и сказал:
- Чеши отседова, баклан!
И со всего маху пнул под зад оробевшего уголовника кованым сапогом. К
разговору он вернулся после того, как Монах не торопясь поднялся с пола,
отряхнул свои убогие одежды.
- Выходит-презираешь меня. И уйду я нынче без отпущения. Но ведь
других-то, мне известно, кто худое творил, ты исповедовал. Христос во
время распятия молился за палачей своих, да еще говорил: "Не ведают, что
делают". Так-нет? Выше Христа себя ставишь..'
Поднес к шершавому лицу Монаха прищуренный глаз. Ждет с затаенным
интересом, так что п не угадаешь: шутит он или на самом деле желает
каяться.
- Грех ваш зрячий, Юрий Палыч. Как п пшменный способ вашей жизни.
Верните ее Дарителю - ;,о. - аянием... "И бесы веруют. Веруют и трепещут".
Рассветов уважительно протянул:
- Да-а-а-а... Без высшего вразумления т:'к но г