оне поощрял "крыс", целый крысятник вокруг себя развел.
- А за побег что скажешь?
- Так ведь Китаев жив еще был, когда их в зону привезли. Он мне в
коридоре крикнул за Белима.
- Сенатора зарезал Белим, - Малина дал понять всем своим видом -
признание ему дается непросто. - Сенатор был честным вором, и Белим был
таковым, пока не пошел по церквам. В Питере мы с ним подельничали...
- В том твоей вины нет, - Дьяк поднялся. - Кто желает защищать Белима?
Они смотрели на Никанора Евстафьевича, подчеркивая общим молчанием
отношение к судьбе обвиняемого.
- Ворон! - Дьяк сел, скрестив на груди руки. - Идите. Сходка вынесла
приговор. Фраера с собой прихватишь. Толковый оказался, без подлостев.
Он одобрительно кивнул Упорову, будто перед ним стоял воспитанный
ребенок.
- Иди с имя, Вадим. Вам по пути...
Все еще бледный Опенкин поймал взгляд Упорова, подмигнул блестящим
глазом и тут же включился в разговор по делу.
- У Сенатора мамаша в Калуге. Вдовствует...
- Колокольчик поможет. Он при средствах.
- Сеню в Ростове повязали...
- Кто нынче из деловых на свободе?
- Рябой с Сидором. Имя надо сообщить...
Дверь за спиной Вадима закрылась. Он не почувствовал холода,
почувствовал облегчение да еще вялость во всем теле. Испытание оказалось
нелегким. Упоров собрался было присесть на завалинку, но мрачный татарин,
тот, кто хотел Федькиной смерти, прорычал:
- Канай за нами. Фартовый!
А чуть погодя спросил уже не таким злым голосом:
- Ты, видать, в детстве говно ел?
- Увы, не досталось: ты съел его раньше меня.
- Борзеешь, фраер!
Вадим промолчал. Он был безгневен. Им владела приятная пустота чувств,
и перекошенная рожа татарина не вызывала ничего, кроме улыбки.
Люди шли в ночи, как ее родные братья, с кошачьей уверенностью,
обмениваясь только взглядами, когда в тишину проникал посторонний звук.
Они и в барак вошли незаметно, без шума, показав дремавшему у печи
дежурному нож.
Тени опытных убийц плавали по потолку, по стенам, перевоплощаясь то в
забавных кукол, то в сказочных чудовищ. Упоров наблюдал за ними, уже лежа
на нарах.
- Здесь, - прошептал сердитый татарин, пряча нож за голенище.
Остальное произошло быстро. Татарин схватил спящего за руки, двое
держали ноги, а оказавшийся на груди еще не проснувшегося Белима Ворон
затянул на горле полотенце.
Белим заколотился в конвульсиях, выворачиваясь пойманным угрем, но
следующий рывок остановил его мучения.
- Все, он пошел каяться...
Ворон спрыгнул на пол, вытер ладони об одеяло и встретился взглядом с
поднимающимся с нар человеком.
Это было не в правилах зоны: вмешиваться в дела воров, а проявлять
своеволие в такой откровенно вызывающей форме вовсе не рекомендовалось.
- Ты что хочешь, генацвале?
- Проводить душу убиенного раба Божьего, - ответил мягко и смиренно зэк.
- Не надо сорить хорошие слова: он был плохой человек. Пусть им
занимаются черти! - Сердитый татарин чуть отвел от бедра руку с
ножом:-Убирайся, гнида'
Зэк. однако, не испугался, сделал шаг навстречу, оказавшись таким
образом в зоне удара. Тогда Ворон попросил:
- Не мешай ему, Дли. Тебе никто не мешал - и ты не мешай. Делай свое,
генацвале. Нас забудь...
Они покинули барак осторожно, без шума и суеты э!счеззя в темноте ночи,
которая прятала их, как заботливая мать-нашкодивших в чужом саду детишек.
Густой голос Монаха шептал вслед убийцам:
- В покоищи Твои Господи: иди же вси святии
- А за побег что скажешь?
- Так ведь Китаев жив еще был, когда их в зону привезли. Он мне в
коридоре крикнул за Белима.
- Сенатора зарезал Белим, - Малина дал понять всем своим видом -
признание ему дается непросто. - Сенатор был честным вором, и Белим был
таковым, пока не пошел по церквам. В Питере мы с ним подельничали...
- В том твоей вины нет, - Дьяк поднялся. - Кто желает защищать Белима?
Они смотрели на Никанора Евстафьевича, подчеркивая общим молчанием
отношение к судьбе обвиняемого.
- Ворон! - Дьяк сел, скрестив на груди руки. - Идите. Сходка вынесла
приговор. Фраера с собой прихватишь. Толковый оказался, без подлостев.
Он одобрительно кивнул Упорову, будто перед ним стоял воспитанный
ребенок.
- Иди с имя, Вадим. Вам по пути...
Все еще бледный Опенкин поймал взгляд Упорова, подмигнул блестящим
глазом и тут же включился в разговор по делу.
- У Сенатора мамаша в Калуге. Вдовствует...
- Колокольчик поможет. Он при средствах.
- Сеню в Ростове повязали...
- Кто нынче из деловых на свободе?
- Рябой с Сидором. Имя надо сообщить...
Дверь за спиной Вадима закрылась. Он не почувствовал холода,
почувствовал облегчение да еще вялость во всем теле. Испытание оказалось
нелегким. Упоров собрался было присесть на завалинку, но мрачный татарин,
тот, кто хотел Федькиной смерти, прорычал:
- Канай за нами. Фартовый!
А чуть погодя спросил уже не таким злым голосом:
- Ты, видать, в детстве говно ел?
- Увы, не досталось: ты съел его раньше меня.
- Борзеешь, фраер!
Вадим промолчал. Он был безгневен. Им владела приятная пустота чувств,
и перекошенная рожа татарина не вызывала ничего, кроме улыбки.
Люди шли в ночи, как ее родные братья, с кошачьей уверенностью,
обмениваясь только взглядами, когда в тишину проникал посторонний звук.
Они и в барак вошли незаметно, без шума, показав дремавшему у печи
дежурному нож.
Тени опытных убийц плавали по потолку, по стенам, перевоплощаясь то в
забавных кукол, то в сказочных чудовищ. Упоров наблюдал за ними, уже лежа
на нарах.
- Здесь, - прошептал сердитый татарин, пряча нож за голенище.
Остальное произошло быстро. Татарин схватил спящего за руки, двое
держали ноги, а оказавшийся на груди еще не проснувшегося Белима Ворон
затянул на горле полотенце.
Белим заколотился в конвульсиях, выворачиваясь пойманным угрем, но
следующий рывок остановил его мучения.
- Все, он пошел каяться...
Ворон спрыгнул на пол, вытер ладони об одеяло и встретился взглядом с
поднимающимся с нар человеком.
Это было не в правилах зоны: вмешиваться в дела воров, а проявлять
своеволие в такой откровенно вызывающей форме вовсе не рекомендовалось.
- Ты что хочешь, генацвале?
- Проводить душу убиенного раба Божьего, - ответил мягко и смиренно зэк.
- Не надо сорить хорошие слова: он был плохой человек. Пусть им
занимаются черти! - Сердитый татарин чуть отвел от бедра руку с
ножом:-Убирайся, гнида'
Зэк. однако, не испугался, сделал шаг навстречу, оказавшись таким
образом в зоне удара. Тогда Ворон попросил:
- Не мешай ему, Дли. Тебе никто не мешал - и ты не мешай. Делай свое,
генацвале. Нас забудь...
Они покинули барак осторожно, без шума и суеты э!счеззя в темноте ночи,
которая прятала их, как заботливая мать-нашкодивших в чужом саду детишек.
Густой голос Монаха шептал вслед убийцам:
- В покоищи Твои Господи: иди же вси святии