чная наследственность проявила себя более определенно. Суетливая рука
потянулась к бабочке, он сглотнул предательскую слюну.
- Это, позвольте узнать, по какому же поводу?
Калаянов подтолкнул в спину любопытного Ольховского:
- Вы капайте, канайте, Ян Салич. Пойте себе па здоровье, пляшите,
рассказывайте про свое преступное прошлое. Бутылка на троих не делится.
Привыкли грабить мирное население!
И когда Ян Салич удалился, повернул к Сереже Любимову ехидное лицо с
ехидным вопросом:
- Тебе - повод или спирт?
- Но я... я же ответственный за весь цикл.
- Боже милостивый!
Зяма вырвал зубами пробку, крикнув вновь объявившемуся Ольховскому:
- Борман, капайте отседова, коричневая чума! Не липните к чужому фарту!
- Боже милостивый! - повторил он отрепетированный жест и возглас. - Ты,
Сергей, помешан на искусстве. Я ведь тоже имел непосредственное отношение/
Однажды на Привозе в Одессе стебанул у cbpaepa лопатник. Держи кружку. Так
что ты думаешь? Он бегал и кричал: "Ах, там было два билета в оперу!"
- Вы ему вернули? - едва отдышавшись после спирта, с участием спросил
Любимов.
- Еще чего?! Из голого прынцыпа. Взяв ляри-у с панели, пошел сам
глянуть. Кошмар! Оргня! Ма,"6 того, меня еще и повязали в антракте.
...За дверью внятно прозвучал голос отца Кирилла:
- Венчается раб Божий Вадим с рабой Божией...
- Что это?! - испуганно подпрыгнул Убей-Папу н вознамерился толкнуть
дверь ногой. Калаяноз кошачьим хватом поймал его штанину, покачал головой.
Во взгляде погасло гарцующее кокетство. Он - прямой.
как штык, с опасным блеском:
- Ты без примочек не можешь, Сережа?! Опера там.
Глухой, что ли?!
- Опера, - поморщился в раздумье Убей-Папу, икнул, снова попытался
взбрыкнуть: - Оперу не планировали! Подлог!
- Сюрприз, дура стрелючая! Чо уши навострил?
Держи кружку. Эх, Серега, чудесной ты души человек!
Вот намылимся отседова, махнем в Одессу...
- Опера Божественная! - рванулся к двери УбейПапу. - С меня соцреализм
требуют'!
- Не мычи! - рассердился едва не уронивший бутылку Зяма. - Приходи
вечером в сушилку, там этого реализма до блевотины насмотришься.
Понравп-гся, самого приобщат.
Убей-Папу выругался, выпил спирта и через плечо Зямы уставился на двери
тоскливым взглядом обманутого революционера.
- Скажите честно, Зяма. Только-честно! Даю вам слово, что никто и
никогда...
- Понял тебя, горемыка комсомольская. Ничо там плохого не происходит.
Пей и ложись на мой гнидник отдыхать. Не повезло тебе, Серега: если б тебя
в трезвом виде зачали, приличный карманник мог получиться. Глянь - пальцы
какие ловкие, а мозги... больше как на члена партии не тянут. Интеллекту
маловато...
- Ну, так что ж там все-таки происходит? - стонал едва ворочая языком
Убей-Папу.
- Спи, зануда. Пусть тебе вождь приснится. В гробу и в белых тапочках.
Согласен? Представляешь: лежите вы с ним в одном гробике на красном
бархате. Никита Сергеевич гробик качает, как люльку: "Баю-баюшки, баю..."
Любимов взял да и уснул по-настоящему, пуская носом пузыри.
...Зяма не лгал: за дверью действительно все было хорошо. Вадим видел,
как ее рука легла в его руку, но не почувствовал прикосновения. Лишь когда
отец Кирилл скрепил их рукопожатие твердой ладонью, он ощутил приятное
тепло, чуть приподнял и понес ее руку по кругу, в середине которого
находилась одетая в красный кумач трибуна, а на ней лежал большой медный
крест и выигранное перед самой свадьбой
потянулась к бабочке, он сглотнул предательскую слюну.
- Это, позвольте узнать, по какому же поводу?
Калаянов подтолкнул в спину любопытного Ольховского:
- Вы капайте, канайте, Ян Салич. Пойте себе па здоровье, пляшите,
рассказывайте про свое преступное прошлое. Бутылка на троих не делится.
Привыкли грабить мирное население!
И когда Ян Салич удалился, повернул к Сереже Любимову ехидное лицо с
ехидным вопросом:
- Тебе - повод или спирт?
- Но я... я же ответственный за весь цикл.
- Боже милостивый!
Зяма вырвал зубами пробку, крикнув вновь объявившемуся Ольховскому:
- Борман, капайте отседова, коричневая чума! Не липните к чужому фарту!
- Боже милостивый! - повторил он отрепетированный жест и возглас. - Ты,
Сергей, помешан на искусстве. Я ведь тоже имел непосредственное отношение/
Однажды на Привозе в Одессе стебанул у cbpaepa лопатник. Держи кружку. Так
что ты думаешь? Он бегал и кричал: "Ах, там было два билета в оперу!"
- Вы ему вернули? - едва отдышавшись после спирта, с участием спросил
Любимов.
- Еще чего?! Из голого прынцыпа. Взяв ляри-у с панели, пошел сам
глянуть. Кошмар! Оргня! Ма,"6 того, меня еще и повязали в антракте.
...За дверью внятно прозвучал голос отца Кирилла:
- Венчается раб Божий Вадим с рабой Божией...
- Что это?! - испуганно подпрыгнул Убей-Папу н вознамерился толкнуть
дверь ногой. Калаяноз кошачьим хватом поймал его штанину, покачал головой.
Во взгляде погасло гарцующее кокетство. Он - прямой.
как штык, с опасным блеском:
- Ты без примочек не можешь, Сережа?! Опера там.
Глухой, что ли?!
- Опера, - поморщился в раздумье Убей-Папу, икнул, снова попытался
взбрыкнуть: - Оперу не планировали! Подлог!
- Сюрприз, дура стрелючая! Чо уши навострил?
Держи кружку. Эх, Серега, чудесной ты души человек!
Вот намылимся отседова, махнем в Одессу...
- Опера Божественная! - рванулся к двери УбейПапу. - С меня соцреализм
требуют'!
- Не мычи! - рассердился едва не уронивший бутылку Зяма. - Приходи
вечером в сушилку, там этого реализма до блевотины насмотришься.
Понравп-гся, самого приобщат.
Убей-Папу выругался, выпил спирта и через плечо Зямы уставился на двери
тоскливым взглядом обманутого революционера.
- Скажите честно, Зяма. Только-честно! Даю вам слово, что никто и
никогда...
- Понял тебя, горемыка комсомольская. Ничо там плохого не происходит.
Пей и ложись на мой гнидник отдыхать. Не повезло тебе, Серега: если б тебя
в трезвом виде зачали, приличный карманник мог получиться. Глянь - пальцы
какие ловкие, а мозги... больше как на члена партии не тянут. Интеллекту
маловато...
- Ну, так что ж там все-таки происходит? - стонал едва ворочая языком
Убей-Папу.
- Спи, зануда. Пусть тебе вождь приснится. В гробу и в белых тапочках.
Согласен? Представляешь: лежите вы с ним в одном гробике на красном
бархате. Никита Сергеевич гробик качает, как люльку: "Баю-баюшки, баю..."
Любимов взял да и уснул по-настоящему, пуская носом пузыри.
...Зяма не лгал: за дверью действительно все было хорошо. Вадим видел,
как ее рука легла в его руку, но не почувствовал прикосновения. Лишь когда
отец Кирилл скрепил их рукопожатие твердой ладонью, он ощутил приятное
тепло, чуть приподнял и понес ее руку по кругу, в середине которого
находилась одетая в красный кумач трибуна, а на ней лежал большой медный
крест и выигранное перед самой свадьбой