о замерзшей колонне, не снижая шага, шла еще одна - из
соседней рабочей зоны.
- Шире грязь - дерьмо плывет!
- Суки ломятся! У них-свои коны с начальством.
Начальник конвоя, коротконогий капитан с вислыми заиндевелыми усами над
улыбающимся ртом, остановил свой этап вровень с первым. Барабулько
вытянулся и козырнул:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Пропусти нас, Барабулько, - не отвечая на приветствие, сказал
капитан, - в клубе-оперетта, а сколько еще здесь проторчишь - неизвестно.
Старший лейтенант неуверенно затоптался на месте Упоров повернулся к
офицерам и сказал:
- Люди - замерзли, гражданин начальник. От наспорядка требуете, а сами.
- Молчать! - заорал капитан и подкатил к зэку на кривых ногах, будто на
колесах. Hoc - пикой над 'усами, глаза сверкают. - Это ты, Упоров?! Все
б-. - нтуешь.
сволочь!
Но бригадир уже не видит и не слышит капитана...
во втором ряду медленно, со значением повернулась в его сторону
укутанная башлыком голова. Лицо находилось в полуобороте. Вадим вспомнил,
чье это лицо...
- Зоха, - сказал одним дыханием Фунт, - не стоит заводиться.
Капитан проследил за взглядом Упорова, тоже о чем-то подумал или уже
заранее знал, как ему поступить. Перестав ругаться, прошел вперед, махнул
рукой конвоирам:
- Идите к костру! Проводники с собаками, останьтесь!
Немного погодя, когда силуэты конвоиров замаячили у большого костра, со
второго ряда сучьего этапа гортанный голос произнес, убежденный - его
вопрос найдет адресата:
- Ты еще жив, сын шакала?!
Вадим не оглянулся на чечена. Вопрос повис и, кажется, плавает в
холодной тьме, дразня хищное любопытство холодных, злых зэков п
возвращаясь к нему в уши в многократном повторении: "Ты еще жив??
Жив..."
Никанор Евстафьевич подвинул Ираклия, встал слева от Упорова, держа
правую руку за бортом бушлата.
Фунт наклонился, извлек из-за голенища наспрямленную в кузнице скобу, а
Ключик вытащил забурник. Суки тоже готовились к схватке, явно надеясь на
свой перевес в силе и нахальстве. Они знали, кто стоит за их спиной, и
могли себе позволить недозволенное.
- Тебе говорят, Фартовый, - голос стал жестким, - Тебе - жалкая тварь.
Вадим почти физически ощущал, как его топчет уверенный в своем
превосходстве Зоха, и знал - молчание есть начало конца: ты не можешь
достойно ответить на оскорбление. Ты - никто! Тебя просто нет среди этих
людей, преклоняющихся перед большой силой и большой подлостью. Здесь
христианские заповеди не работают.
В голове-как насмешка: "Любите врагов ваших" и как приговор - "он тебя
убьет..."
- ...Менжанулся, гнида! Очко склеилось у комсюка! Раздвинем, как
изловишься!
Это кричит тощий плюгавенький зэк с запавшими губами, в обрезанной
солдатской шинели и больших калошах поверх валенок.
"Тут втемную не ироканаешь. Драться надо, парень".
Он развязал веревочки на ушанке, осторожно намотал на правый кулак
носовой платок. Расслабленно встряхнул плечи. И говорил без рисовки, как
будто обыкновенному порчаку объяснял, кто он есть на самом деле:
- Ты - гнойное существо. Иди сюда, звериная рожа!
- Теперь он тебя заделает глухо, - прошептал без сожаления Гнус.
Ответить ему не было времени, да и не хотелось.
Обнажив кинжал, Зоха поманил к себе Упорова.
Кинжал был тот самый, каким он проткнул насквозь в карантинном бараке
Заику. Каторжане образовали плотный круг. У него еще оставалась маленькая
надежда - охрана остановит драку. Но ког
соседней рабочей зоны.
- Шире грязь - дерьмо плывет!
- Суки ломятся! У них-свои коны с начальством.
Начальник конвоя, коротконогий капитан с вислыми заиндевелыми усами над
улыбающимся ртом, остановил свой этап вровень с первым. Барабулько
вытянулся и козырнул:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Пропусти нас, Барабулько, - не отвечая на приветствие, сказал
капитан, - в клубе-оперетта, а сколько еще здесь проторчишь - неизвестно.
Старший лейтенант неуверенно затоптался на месте Упоров повернулся к
офицерам и сказал:
- Люди - замерзли, гражданин начальник. От наспорядка требуете, а сами.
- Молчать! - заорал капитан и подкатил к зэку на кривых ногах, будто на
колесах. Hoc - пикой над 'усами, глаза сверкают. - Это ты, Упоров?! Все
б-. - нтуешь.
сволочь!
Но бригадир уже не видит и не слышит капитана...
во втором ряду медленно, со значением повернулась в его сторону
укутанная башлыком голова. Лицо находилось в полуобороте. Вадим вспомнил,
чье это лицо...
- Зоха, - сказал одним дыханием Фунт, - не стоит заводиться.
Капитан проследил за взглядом Упорова, тоже о чем-то подумал или уже
заранее знал, как ему поступить. Перестав ругаться, прошел вперед, махнул
рукой конвоирам:
- Идите к костру! Проводники с собаками, останьтесь!
Немного погодя, когда силуэты конвоиров замаячили у большого костра, со
второго ряда сучьего этапа гортанный голос произнес, убежденный - его
вопрос найдет адресата:
- Ты еще жив, сын шакала?!
Вадим не оглянулся на чечена. Вопрос повис и, кажется, плавает в
холодной тьме, дразня хищное любопытство холодных, злых зэков п
возвращаясь к нему в уши в многократном повторении: "Ты еще жив??
Жив..."
Никанор Евстафьевич подвинул Ираклия, встал слева от Упорова, держа
правую руку за бортом бушлата.
Фунт наклонился, извлек из-за голенища наспрямленную в кузнице скобу, а
Ключик вытащил забурник. Суки тоже готовились к схватке, явно надеясь на
свой перевес в силе и нахальстве. Они знали, кто стоит за их спиной, и
могли себе позволить недозволенное.
- Тебе говорят, Фартовый, - голос стал жестким, - Тебе - жалкая тварь.
Вадим почти физически ощущал, как его топчет уверенный в своем
превосходстве Зоха, и знал - молчание есть начало конца: ты не можешь
достойно ответить на оскорбление. Ты - никто! Тебя просто нет среди этих
людей, преклоняющихся перед большой силой и большой подлостью. Здесь
христианские заповеди не работают.
В голове-как насмешка: "Любите врагов ваших" и как приговор - "он тебя
убьет..."
- ...Менжанулся, гнида! Очко склеилось у комсюка! Раздвинем, как
изловишься!
Это кричит тощий плюгавенький зэк с запавшими губами, в обрезанной
солдатской шинели и больших калошах поверх валенок.
"Тут втемную не ироканаешь. Драться надо, парень".
Он развязал веревочки на ушанке, осторожно намотал на правый кулак
носовой платок. Расслабленно встряхнул плечи. И говорил без рисовки, как
будто обыкновенному порчаку объяснял, кто он есть на самом деле:
- Ты - гнойное существо. Иди сюда, звериная рожа!
- Теперь он тебя заделает глухо, - прошептал без сожаления Гнус.
Ответить ему не было времени, да и не хотелось.
Обнажив кинжал, Зоха поманил к себе Упорова.
Кинжал был тот самый, каким он проткнул насквозь в карантинном бараке
Заику. Каторжане образовали плотный круг. У него еще оставалась маленькая
надежда - охрана остановит драку. Но ког