-А Кенар? Не гляди - бурковатый, зато сговорчивый. За ханку он кого
хошь...
- Век меняешь - ума не нажил! - Дьяк в сердцах воткнул перед собой
финку. - Кто ж дворняжками волка травит?
Упоров распахнул телогрейку и спросил, чтобы коечто прояснить для себя:
- Вы же не из воров, Гавриил Исаевич, забота ваша не совсем понятна.
- А-а-а!
Новгородов стянул с головы буденовку, обнажив аккуратную на самой
макушке лысинку. Поскреб ее пятерней, улыбнулся, выставив напоказ десятка
два прилично сохранившихся зубов:
- Историей интересуетесь? Отклонение мое объясняется двумя причинами.
Первая: родитель Никанора.
Евстафии Иванович Дьяков, пять лет содержался под моею опекой в тюрьме.
Себя уважал и закон свой чтил Что может быть выше блатного закона? Только
Закон Божий! И хотя они во всем разнятся, все-таки человек с лицом и
именем им руководствуется. А тюрьма тюрьма какая раньше была! Это же не
тюрьма-сплошном благородство! Собственными глазами читал отзыв о посещении
2/ ноября 1898 года матушки нашей поверенного в делах Северо-Американских
Штатов гсспо-щча Герберта Пирса. Он пишет...
Новгородов принял соответствующую позу поставив буденовку на левый
локоть и вскинув небритый потбородок:
- "Я с искренним удовольствием удостоверяю что насколько я наблюдал,
нигде в мире к арестантам не относятся с большим человеколюбием, и в
немногих лишь государствах - столь человеколюбиво, как здесь, судя по всей
совокупности тюремного устройства". Каково?!
- Ну, а следующая причина, Гавриил Исаевич?
- Та сложнее... Голову приклонить некуда. Свои, которые из тюремщиков,
смеются, недобиток, говорят, царский. Ты, мол, прошлое, тебя не
перевоспитаешь н убить надо. Мужики думают - за пайку хозяйскую держусь.
Суки... коли нет у человека своей линии, коли он на политграмоте лбом бьет
пол перед хозяином, а вечером крысятничает, слабого грабит, к такому
Гавриил Исаевич на дух не подойдет. Воры, ты уж извини, Никанор
Евстафьевич, тоже измельчали.
Но тлеет в них еще уголек, дай-то Бог, не навсегда.
умершей России. Мене всех они поменялися. Мне ли не знать?!
- Не трави душу, Исаич, - тронул за плечо старика Дьяков, - на вот,
держи. Пошпилил вчера немного с разной шушерой.
Никанор Евстафьевич положил в трясущиеся руки кочегара три пачки чаю и
большой кусок непиленого сахара.
- А политические, к ним как относитесь? - продолжал интересоваться
Упоров.
Новгородов не спеша рассовывал подарки по карманам, но сказал сердито:
- Они прежде были силой, рушащей настоящее государство, потому
сочувствия к ним не имею!
- Таперича иди. Спасибо за нужное слово. Нам с бугром потолковать надо.
Новгородов натянул буденовку, застегнул на все пуговицы бушлат,
поклонился поочередно каждому, а с порога положил поклон общий. С тем и
исчез в сгущающихся сумерках.
Они сидели молча. Медленно тянулись секунды, и когда вор начал
говорить, все вокруг будто замерло, прислушиваясь к его окающему басу:
- Трибунал говорит - им всякая помощь будет оказана, чтобы нас в тенек
подвинуть.
- Привыкли на солнышке. В тени холодновато будет. Это Морабели мутит.
Знаешь, почему.
Дьяк вопросительно поднял глаза, тогда Упоров повторил еще раз, но
тверже:
- Знаешь. Думай, чем от него защититься.
- Есть мыслишка, да уж больно скользкая...
Упоров нашел Барончика у ствола шахты, где тот с тремя зэками крутил
лебедку. Поверх шапок зэков были завязаны вафельные полотенца. Барончик
располагал на
хошь...
- Век меняешь - ума не нажил! - Дьяк в сердцах воткнул перед собой
финку. - Кто ж дворняжками волка травит?
Упоров распахнул телогрейку и спросил, чтобы коечто прояснить для себя:
- Вы же не из воров, Гавриил Исаевич, забота ваша не совсем понятна.
- А-а-а!
Новгородов стянул с головы буденовку, обнажив аккуратную на самой
макушке лысинку. Поскреб ее пятерней, улыбнулся, выставив напоказ десятка
два прилично сохранившихся зубов:
- Историей интересуетесь? Отклонение мое объясняется двумя причинами.
Первая: родитель Никанора.
Евстафии Иванович Дьяков, пять лет содержался под моею опекой в тюрьме.
Себя уважал и закон свой чтил Что может быть выше блатного закона? Только
Закон Божий! И хотя они во всем разнятся, все-таки человек с лицом и
именем им руководствуется. А тюрьма тюрьма какая раньше была! Это же не
тюрьма-сплошном благородство! Собственными глазами читал отзыв о посещении
2/ ноября 1898 года матушки нашей поверенного в делах Северо-Американских
Штатов гсспо-щча Герберта Пирса. Он пишет...
Новгородов принял соответствующую позу поставив буденовку на левый
локоть и вскинув небритый потбородок:
- "Я с искренним удовольствием удостоверяю что насколько я наблюдал,
нигде в мире к арестантам не относятся с большим человеколюбием, и в
немногих лишь государствах - столь человеколюбиво, как здесь, судя по всей
совокупности тюремного устройства". Каково?!
- Ну, а следующая причина, Гавриил Исаевич?
- Та сложнее... Голову приклонить некуда. Свои, которые из тюремщиков,
смеются, недобиток, говорят, царский. Ты, мол, прошлое, тебя не
перевоспитаешь н убить надо. Мужики думают - за пайку хозяйскую держусь.
Суки... коли нет у человека своей линии, коли он на политграмоте лбом бьет
пол перед хозяином, а вечером крысятничает, слабого грабит, к такому
Гавриил Исаевич на дух не подойдет. Воры, ты уж извини, Никанор
Евстафьевич, тоже измельчали.
Но тлеет в них еще уголек, дай-то Бог, не навсегда.
умершей России. Мене всех они поменялися. Мне ли не знать?!
- Не трави душу, Исаич, - тронул за плечо старика Дьяков, - на вот,
держи. Пошпилил вчера немного с разной шушерой.
Никанор Евстафьевич положил в трясущиеся руки кочегара три пачки чаю и
большой кусок непиленого сахара.
- А политические, к ним как относитесь? - продолжал интересоваться
Упоров.
Новгородов не спеша рассовывал подарки по карманам, но сказал сердито:
- Они прежде были силой, рушащей настоящее государство, потому
сочувствия к ним не имею!
- Таперича иди. Спасибо за нужное слово. Нам с бугром потолковать надо.
Новгородов натянул буденовку, застегнул на все пуговицы бушлат,
поклонился поочередно каждому, а с порога положил поклон общий. С тем и
исчез в сгущающихся сумерках.
Они сидели молча. Медленно тянулись секунды, и когда вор начал
говорить, все вокруг будто замерло, прислушиваясь к его окающему басу:
- Трибунал говорит - им всякая помощь будет оказана, чтобы нас в тенек
подвинуть.
- Привыкли на солнышке. В тени холодновато будет. Это Морабели мутит.
Знаешь, почему.
Дьяк вопросительно поднял глаза, тогда Упоров повторил еще раз, но
тверже:
- Знаешь. Думай, чем от него защититься.
- Есть мыслишка, да уж больно скользкая...
Упоров нашел Барончика у ствола шахты, где тот с тремя зэками крутил
лебедку. Поверх шапок зэков были завязаны вафельные полотенца. Барончик
располагал на