серой безликой цепочкой,
вдруг утратив нахальную кровожадность.
- Дайте прикурить! - Гера Яновна спрятала пистолет в карман халата,
глубоко затянулась табачным дымом. - Вы, Игорь Семенович, составьте текст
телеграммы родителям Николая Александровича. Жена от него отказалась, и
дети, кажется, тоже...
Она еще что-то говорила сама себе, уже беззвучно шевеля губами, но
телефонный звонок отвлек ее от внутреннего разговора.
- Хотите его раздеть? - кивнув на застреленного вора, спросил у Упорова
доктор Зак.
- Что ты сказал, падла гнутая?! - психанул Упоров, поймав доктора за
грудки.
- Я же от души! - перегнулся Игорь Семенович. - Все так делают...
- Оставьте его, Вадим, - сестра мягко разжала пальцы. - Он несчастный
человек. Вы же не будете обижать несчастных? И не злоупотребляйте
терпением Геры Яновны.
Из кабинета отрывисто звучал голос начальника медицинской службы.
- Заключенного Очаева зарубили топором. Да, его должны были освободить
в начале июля со снятием судимости. Печально? Преступно! Подло, товарищ
полковник! Вся ответственность лежит на подполковнике Оскоцком. По его
распоряжению была снята охрана.
Стреляла! Что мне оставалось делать?! Да я и не боюсь.
- Так-то! - подмигнула Упорову Лена. - Мы снова-на коне. Нам лучше не
попадаться. Шагайте подобру-поздорову в палату.
- Зачем она убила Федора?
Сестра задумалась, ответила с прозрачной определенностью соучастницы:
- Ради меньшей крови. Я так думаю, да сами видели...
Оп кпвнул и пошел в палату, нс замечая настороженных взглядов из-под
вытертых одеял. Сунул под подушку согревшийся в ладони скальпель, лег
прямо в халате. Федор, объявившийся такой яркой неожиданностью на пороге
кладовой, был все еще необъясним.
Может быть, даже не сам Федор, а этот горящий на зеленом поле рубахи,
поразивший натуральной свежестью голубой цветочек; цветы в такой мрачный
момент человеческой трагедии с кровью и бордовыми призраками...
Косой, тяжелый дождь бил в дребезжащее стекло, временами переходя в
ливень со снегом. Потом ударила пулеметная очередь, и посеченные дождем
лучи прожекторов забегали по зоне.
- Вроде бы мужики очнулись, - предположил безногий. - Началась потеха!
Четверо зэков из дизентерийной палаты вынесли Очаева.
- Куда гражданина артиста покласть? - спросил тот, кто был выше всех, а
потому и главный.
- Вон моя койка свободная, - указал на свое место грек. - Осторожно,
давай помогу.
Очаев был в сознании. Он здоровался с каждым в отдельности тихим, все
еще сочным голосом, Упорова выделил особо:
- Как приятно: вы-живой!
- Обязательно выздоравливайте! - сказал один из дизентерийных зэков,
хотел было пожать ему руку, но под строгим взглядом грека передумал.
- Тает свеча моя, тает... - простонал Очаев. - ^Мыслится мне, господа
арестанты, сегодня же умру...
Грек сделал попытку возразить, однако подметивший его желание артист
продолжал, уже не играя:
- Не надо меня успокаивать. Я готов. Просил Геру Яновну позвать отца
Кирилла. Вы же помните его, Вадим? Все пошло иначе... Знаете, что бы
сказал по этому поводу мой друг Осип Абдулов? Осип бы сказал... Рука
снимает шляпу с большими полями, взгляд затуманен грустью с едва заметной
слезой: "Он умер в ночь большого мяса!" Я не договорил об отце Кирилле...
Артист подождал, пока ему сделают укол, и благодарно кивнул Лене.
- Хотел его спросить: позволит ли Господь мне, грешному, встретиться со
своими палачами?
- Од
вдруг утратив нахальную кровожадность.
- Дайте прикурить! - Гера Яновна спрятала пистолет в карман халата,
глубоко затянулась табачным дымом. - Вы, Игорь Семенович, составьте текст
телеграммы родителям Николая Александровича. Жена от него отказалась, и
дети, кажется, тоже...
Она еще что-то говорила сама себе, уже беззвучно шевеля губами, но
телефонный звонок отвлек ее от внутреннего разговора.
- Хотите его раздеть? - кивнув на застреленного вора, спросил у Упорова
доктор Зак.
- Что ты сказал, падла гнутая?! - психанул Упоров, поймав доктора за
грудки.
- Я же от души! - перегнулся Игорь Семенович. - Все так делают...
- Оставьте его, Вадим, - сестра мягко разжала пальцы. - Он несчастный
человек. Вы же не будете обижать несчастных? И не злоупотребляйте
терпением Геры Яновны.
Из кабинета отрывисто звучал голос начальника медицинской службы.
- Заключенного Очаева зарубили топором. Да, его должны были освободить
в начале июля со снятием судимости. Печально? Преступно! Подло, товарищ
полковник! Вся ответственность лежит на подполковнике Оскоцком. По его
распоряжению была снята охрана.
Стреляла! Что мне оставалось делать?! Да я и не боюсь.
- Так-то! - подмигнула Упорову Лена. - Мы снова-на коне. Нам лучше не
попадаться. Шагайте подобру-поздорову в палату.
- Зачем она убила Федора?
Сестра задумалась, ответила с прозрачной определенностью соучастницы:
- Ради меньшей крови. Я так думаю, да сами видели...
Оп кпвнул и пошел в палату, нс замечая настороженных взглядов из-под
вытертых одеял. Сунул под подушку согревшийся в ладони скальпель, лег
прямо в халате. Федор, объявившийся такой яркой неожиданностью на пороге
кладовой, был все еще необъясним.
Может быть, даже не сам Федор, а этот горящий на зеленом поле рубахи,
поразивший натуральной свежестью голубой цветочек; цветы в такой мрачный
момент человеческой трагедии с кровью и бордовыми призраками...
Косой, тяжелый дождь бил в дребезжащее стекло, временами переходя в
ливень со снегом. Потом ударила пулеметная очередь, и посеченные дождем
лучи прожекторов забегали по зоне.
- Вроде бы мужики очнулись, - предположил безногий. - Началась потеха!
Четверо зэков из дизентерийной палаты вынесли Очаева.
- Куда гражданина артиста покласть? - спросил тот, кто был выше всех, а
потому и главный.
- Вон моя койка свободная, - указал на свое место грек. - Осторожно,
давай помогу.
Очаев был в сознании. Он здоровался с каждым в отдельности тихим, все
еще сочным голосом, Упорова выделил особо:
- Как приятно: вы-живой!
- Обязательно выздоравливайте! - сказал один из дизентерийных зэков,
хотел было пожать ему руку, но под строгим взглядом грека передумал.
- Тает свеча моя, тает... - простонал Очаев. - ^Мыслится мне, господа
арестанты, сегодня же умру...
Грек сделал попытку возразить, однако подметивший его желание артист
продолжал, уже не играя:
- Не надо меня успокаивать. Я готов. Просил Геру Яновну позвать отца
Кирилла. Вы же помните его, Вадим? Все пошло иначе... Знаете, что бы
сказал по этому поводу мой друг Осип Абдулов? Осип бы сказал... Рука
снимает шляпу с большими полями, взгляд затуманен грустью с едва заметной
слезой: "Он умер в ночь большого мяса!" Я не договорил об отце Кирилле...
Артист подождал, пока ему сделают укол, и благодарно кивнул Лене.
- Хотел его спросить: позволит ли Господь мне, грешному, встретиться со
своими палачами?
- Од