и лукавинка в
глазах, не имеющих цвета. Все осталось незамеченным... А слова такие
легкие, пляшущие, сильные слова сильного человека:
- Необходимо поговорить с симулянтом, который напрасно занимает койку.
Большой преступник, безнадежный для общества человек.
- Приказываю вам убраться!
За долгой паузой последовал тяжелый вздох:
- Возражать не имею права, но от одного, нет-от двух негодяев мы вас
освободим...
- Вон! У меня больной на операционном столе!
Неясный шум за дверью кладовой насторожил Зоху, голос Геры Яновны уже
звенел, и телохранитель задержался:
- Вы-жалкий подонок! Изрубили топором человека, мизинца которого не
стоит вся ваша свора! Убирайтесь!
Наступившая тишина многое объяснила Упорову. Он поднялся. Еще раз
подумал, как умрет. Он очень хотел, чтобы все произошло быстро, и слезы
заключенной Донсковой проводили его в общаковую могилу.
- Хватит слов, животное!
Упоров шагнул из коридора, увидел их, стоящих полукольцом вокруг
начальника медицинской службы, оттеснивших в угол доктора Зака и сестру.
- Видите?! - Салавар сиял. - Гражданин сам готов встать на путь
исправления.
- Вернитесь в палату, заключенный Упоров! - оттолкнув Салаварова, Гера
Яновна выхватила из кармана халата браунинг.
- М-да... - он забавно выпятил губу. - Думаете, их это остановит?
Объявившийся на пороге кладовки в цветастой ситцевой рубахе Федор
Опенкин располагал несколькими мгновениями. И все они, вор это знал, были
последними мгновениями его земной жизни. Рука успела описать резкую дугу.
Всегда готовый к неожиданностям Зоха не сумел преградить путь брошенному
ножу. Возможно, нож бросила сама судьба. Она не промахнется.
Точно поймавший крапиву ребенок, плаксиво ойкнул Салавар, здоровый
румянец потек с доброго крестьянского лица, меняющая его синюшная
бледность подчеркнула яркость еще хранящих светлую улыбку губ.
- Хозяин, - прошептал Зоха.
Ерофей Ильич стоял с расширенными глазами, силясь объясниться то ли сам
с собою, то ли с тем, кого только что разглядел. Перехвативший горло
спазм, торчащий из груди нож- все было так некстати. Слово, нужное и
трепетное, пощекотало кончик языка и скончалось...
Все остальное было грубой прозой. Скрипнули начищенные проворными
шерстянками голяшки хромовых прохорей, опали веки, Ерофей Ильич торчмя
грохнулся головой в пол и отдал Богу сучью свою душу.
Упоров успел подумать о бордовом призраке, который так запросто
соединился с главной сукой Страны Советов. Он ждал-сейчас они разлучатся,
и все увидят... Сейчас. Квартирант, должно быть, смылся раньше.
У них свои правила, не угадаешь. А лучше бы о том совсем не думать...
ведь скоро случится новая смерть.
Упоров перевел взгляд на величественно спокойного Опенкииа. Даже когда
к нему кинулись с обнаженными ножами очнувшиеся телохранители. Федор не
изменился в лице.
Резкий звук выстрела отрезвил всех. Каштанку отбросило к стене. Он
осторожно, словно боясь расплескать что-то драгоценное, опустился на пол,
прижимая ладонь к простреленному сердцу.
- Вон! - кричала взбешенная Гера Яновна, указывая дымящимся стволом
браунинга на дверь. - Иначе останетесь рядом с этими подонками.
Зоха громко, как тормозящий поезд, заскрипел зубами, плюнул в лицо
вору, наклонился над Салаваром.
Мягко поднял "хозяина" на руки и, уже вступив в волчью темноту ночи,
негромко сказал:
- Это отсрочка, Фартовый! Запомни-отсрочка!
Остальные, спрятав в рукава ножи, пошли следом
глазах, не имеющих цвета. Все осталось незамеченным... А слова такие
легкие, пляшущие, сильные слова сильного человека:
- Необходимо поговорить с симулянтом, который напрасно занимает койку.
Большой преступник, безнадежный для общества человек.
- Приказываю вам убраться!
За долгой паузой последовал тяжелый вздох:
- Возражать не имею права, но от одного, нет-от двух негодяев мы вас
освободим...
- Вон! У меня больной на операционном столе!
Неясный шум за дверью кладовой насторожил Зоху, голос Геры Яновны уже
звенел, и телохранитель задержался:
- Вы-жалкий подонок! Изрубили топором человека, мизинца которого не
стоит вся ваша свора! Убирайтесь!
Наступившая тишина многое объяснила Упорову. Он поднялся. Еще раз
подумал, как умрет. Он очень хотел, чтобы все произошло быстро, и слезы
заключенной Донсковой проводили его в общаковую могилу.
- Хватит слов, животное!
Упоров шагнул из коридора, увидел их, стоящих полукольцом вокруг
начальника медицинской службы, оттеснивших в угол доктора Зака и сестру.
- Видите?! - Салавар сиял. - Гражданин сам готов встать на путь
исправления.
- Вернитесь в палату, заключенный Упоров! - оттолкнув Салаварова, Гера
Яновна выхватила из кармана халата браунинг.
- М-да... - он забавно выпятил губу. - Думаете, их это остановит?
Объявившийся на пороге кладовки в цветастой ситцевой рубахе Федор
Опенкин располагал несколькими мгновениями. И все они, вор это знал, были
последними мгновениями его земной жизни. Рука успела описать резкую дугу.
Всегда готовый к неожиданностям Зоха не сумел преградить путь брошенному
ножу. Возможно, нож бросила сама судьба. Она не промахнется.
Точно поймавший крапиву ребенок, плаксиво ойкнул Салавар, здоровый
румянец потек с доброго крестьянского лица, меняющая его синюшная
бледность подчеркнула яркость еще хранящих светлую улыбку губ.
- Хозяин, - прошептал Зоха.
Ерофей Ильич стоял с расширенными глазами, силясь объясниться то ли сам
с собою, то ли с тем, кого только что разглядел. Перехвативший горло
спазм, торчащий из груди нож- все было так некстати. Слово, нужное и
трепетное, пощекотало кончик языка и скончалось...
Все остальное было грубой прозой. Скрипнули начищенные проворными
шерстянками голяшки хромовых прохорей, опали веки, Ерофей Ильич торчмя
грохнулся головой в пол и отдал Богу сучью свою душу.
Упоров успел подумать о бордовом призраке, который так запросто
соединился с главной сукой Страны Советов. Он ждал-сейчас они разлучатся,
и все увидят... Сейчас. Квартирант, должно быть, смылся раньше.
У них свои правила, не угадаешь. А лучше бы о том совсем не думать...
ведь скоро случится новая смерть.
Упоров перевел взгляд на величественно спокойного Опенкииа. Даже когда
к нему кинулись с обнаженными ножами очнувшиеся телохранители. Федор не
изменился в лице.
Резкий звук выстрела отрезвил всех. Каштанку отбросило к стене. Он
осторожно, словно боясь расплескать что-то драгоценное, опустился на пол,
прижимая ладонь к простреленному сердцу.
- Вон! - кричала взбешенная Гера Яновна, указывая дымящимся стволом
браунинга на дверь. - Иначе останетесь рядом с этими подонками.
Зоха громко, как тормозящий поезд, заскрипел зубами, плюнул в лицо
вору, наклонился над Салаваром.
Мягко поднял "хозяина" на руки и, уже вступив в волчью темноту ночи,
негромко сказал:
- Это отсрочка, Фартовый! Запомни-отсрочка!
Остальные, спрятав в рукава ножи, пошли следом