Тебе же
хочется. Руку-то, сказывали, о член стер. Говоришь-на фронте утерял.
- Ах ты, дезертир поганый!
Верзилов едва успел поймать за ногу кинувшегося на Чарли Луку и
водворить на место. Бельмастый укоризненно скривился:
- Э-э-эх! Вижу, какой вы ленинец. Поди, и книжек его не читали. Ильич,
между прочим, писал в седьмом томе на девятой странице...
- На какой?! - поразился осведомленностью Чарли бородатый бандеровсц,
изучавший в лагере по букварю русский язык.
- На девятой, сказано! Чую, Грицко, невнимательно читаешь труды
Основателя. А голова у тебя совсем пустая, и туда не только Ленина, Маркса
вместе с бородой затолкать можно, хоть он и алкоголик.
- Маркс-алкоголик?! Гоношишь, пивень хромой!
- А пол-Германии кто споил?! Наши пролетарии, думаешь, по трезвости
забузили?! Большевики водку закупили у царя, потом сказали: "Вся
власть-Советам!
Гуляй, рванина, от рубля и выше!"
- Ты за водку опосля расскажешь, прежде скажи, что он у той книжице на
девятой странице писал? - осторожно поинтересовался из угла спаливший по
пьянке сельский совет старичок.
- Он писал... - зэк взялся расставленными пальцами правой руки за лоб и
задумался, нагнетая интерес. - Чо писал... А! Это была гениальная мысль.
Троцкого едва кондрат от зависти не хватил. Они же кантовались с Картавым,
пока власть брали, а как взяли-дружба врозь и кто кого сгребет...
- Ты скажешь, что он там писал?! - не вытерпел Верзилов.
- Ну, ты даешь, Степан! Кто ж того не знает?! Прямо так и написал с
характерной для себя прямотой и краткостью: "Мусора, руки прочь от Чарли!"
После этого зэк не смог сдержаться, захохотал, вытирая слезы и
приговаривая:
- Бляди дурные, сидят по ленинским заветам - и у него же правду ищут!
...Первое время болтовня Чарли занимала Упорова, но, постепенно
отстраняясь от барачных разговоров и злого веселья, он вспоминал, что
портрет Ленина появлялся в их доме всякий раз перед приездом отца.
Строгий. в длинной кавалерийской шинели и с орденом на широком отвороте,
он поднимался по высоким ступеням крыльца, придерживая левой рукой саблю.
У отца были большие, сильные руки, на них удобно сидеть, ощишая теплию
надежность. От него пахнет вчерашней вечеринкой красных командиров и
распускающейся во дворе сиренью.
И в тот раз отец высоко его подбросил, он стал выше деда и улыбающейся
мамы. Он летал до тех пор.
пока ему не стало страшно. Затем они остановились у портоета бородатого
человека с цепкими глазами, чуть прищуренными и лукавыми. Мальчик впервые
увидел их так близко, перестал смеяться... У отца напряглись руки, стали
неудобными, жесткими, чужими, это были руки, выполняющие неприятную
обязанность. Глаза напротив продолжали разглядывать мальчика с
требовательной строгостью, ему захотелось опуститься на землю. Он
по-детски просто и правильно оценил приближение насилия и тоже сжался, как
отец, они уже были едины в чувстве, но один собирался солгать, другой был
еще слишком мал, чтобы понять назначение лжи.
_ Кто это? - отец подносит мальчика вплотную к портрету.
- Ленин, - произносит он, отвечая глазам напротив.
- Дедушка Ленин. Ну скажи: дедушка Ленин.
- У меня есть дедушка. Мне хватит.
- Ленин-дедушка для всех советских детей.
И для тебя.
- Мне другого не надо.
Отец едва справляется с раздражением. Он-командир, привык, чтобы его
слушались, и сам умеет слушаться. Голос звучит с натянутым спокойствием:
- Ильич был очень добрым человеко
хочется. Руку-то, сказывали, о член стер. Говоришь-на фронте утерял.
- Ах ты, дезертир поганый!
Верзилов едва успел поймать за ногу кинувшегося на Чарли Луку и
водворить на место. Бельмастый укоризненно скривился:
- Э-э-эх! Вижу, какой вы ленинец. Поди, и книжек его не читали. Ильич,
между прочим, писал в седьмом томе на девятой странице...
- На какой?! - поразился осведомленностью Чарли бородатый бандеровсц,
изучавший в лагере по букварю русский язык.
- На девятой, сказано! Чую, Грицко, невнимательно читаешь труды
Основателя. А голова у тебя совсем пустая, и туда не только Ленина, Маркса
вместе с бородой затолкать можно, хоть он и алкоголик.
- Маркс-алкоголик?! Гоношишь, пивень хромой!
- А пол-Германии кто споил?! Наши пролетарии, думаешь, по трезвости
забузили?! Большевики водку закупили у царя, потом сказали: "Вся
власть-Советам!
Гуляй, рванина, от рубля и выше!"
- Ты за водку опосля расскажешь, прежде скажи, что он у той книжице на
девятой странице писал? - осторожно поинтересовался из угла спаливший по
пьянке сельский совет старичок.
- Он писал... - зэк взялся расставленными пальцами правой руки за лоб и
задумался, нагнетая интерес. - Чо писал... А! Это была гениальная мысль.
Троцкого едва кондрат от зависти не хватил. Они же кантовались с Картавым,
пока власть брали, а как взяли-дружба врозь и кто кого сгребет...
- Ты скажешь, что он там писал?! - не вытерпел Верзилов.
- Ну, ты даешь, Степан! Кто ж того не знает?! Прямо так и написал с
характерной для себя прямотой и краткостью: "Мусора, руки прочь от Чарли!"
После этого зэк не смог сдержаться, захохотал, вытирая слезы и
приговаривая:
- Бляди дурные, сидят по ленинским заветам - и у него же правду ищут!
...Первое время болтовня Чарли занимала Упорова, но, постепенно
отстраняясь от барачных разговоров и злого веселья, он вспоминал, что
портрет Ленина появлялся в их доме всякий раз перед приездом отца.
Строгий. в длинной кавалерийской шинели и с орденом на широком отвороте,
он поднимался по высоким ступеням крыльца, придерживая левой рукой саблю.
У отца были большие, сильные руки, на них удобно сидеть, ощишая теплию
надежность. От него пахнет вчерашней вечеринкой красных командиров и
распускающейся во дворе сиренью.
И в тот раз отец высоко его подбросил, он стал выше деда и улыбающейся
мамы. Он летал до тех пор.
пока ему не стало страшно. Затем они остановились у портоета бородатого
человека с цепкими глазами, чуть прищуренными и лукавыми. Мальчик впервые
увидел их так близко, перестал смеяться... У отца напряглись руки, стали
неудобными, жесткими, чужими, это были руки, выполняющие неприятную
обязанность. Глаза напротив продолжали разглядывать мальчика с
требовательной строгостью, ему захотелось опуститься на землю. Он
по-детски просто и правильно оценил приближение насилия и тоже сжался, как
отец, они уже были едины в чувстве, но один собирался солгать, другой был
еще слишком мал, чтобы понять назначение лжи.
_ Кто это? - отец подносит мальчика вплотную к портрету.
- Ленин, - произносит он, отвечая глазам напротив.
- Дедушка Ленин. Ну скажи: дедушка Ленин.
- У меня есть дедушка. Мне хватит.
- Ленин-дедушка для всех советских детей.
И для тебя.
- Мне другого не надо.
Отец едва справляется с раздражением. Он-командир, привык, чтобы его
слушались, и сам умеет слушаться. Голос звучит с натянутым спокойствием:
- Ильич был очень добрым человеко