другом; про этого только так говорят... Конечно, он ко
мне неравнодушен, да нет, не по моему вкусу!
- Все это прекрасно, Татьяна Ивановна, да мои-то дела плохи.
- Вовсе не плохи. Головой моей отвечаю, что она вас любит и очень
любит. Это ведь очень заметно: вот иногда придешь к ним; ну, разумеется,
Катерина Архиповна сейчас спросит о вас, а она, миленькая этакая, как
цветочек какой, тотчас и вспыхнет.
- Вы когда к ним пойдете, Татьяна Ивановна? - спросил Хозаров.
- Право, не знаю, Катерина Архиповна ужасно просит бывать у них почаще;
сегодня думаю вечерком сходить, показать им одной моей знакомой продажную
брошку; недавно еще подарена ей, да не нравится фасон.
- А что, если б я попросил вас сделать для меня большое-пребольшое
одолжение?
- Что такое?
- Вот дело в чем: надобно же узнать решительно, любит ли она меня или
нет?
- Объяснитесь.
- Объясниться я не могу, потому что мне решительно не удается говорить
с ней. Эти две старшие дуры, Пашет и Анет, просто атакуют меня, и я вот что
выдумал: недели две тому назад она спросила меня, чем я занимаюсь дома. Я
говорю, что дневник писал. Она, знаете, немного сконфузившись, вдруг начала
меня просить, чтобы я его показал ей; я обещался; дневника, впрочем, у меня
никакого не бывало никогда; однако, придя домой, засел и накатал за целые
полгода; теперь только надобно передать. Возьмитесь-ка, передайте.
- А что вы в дневнике написали?
- Ничего особенного. Пишу, как я увидел ее, полюбил, записаны все ее
слова.
- Ведь вы этак ее, Сергей Петрович, совсем погубите! - возразила
Татьяна Ивановна. - Это ужасно для девушки получить такое письмо, особенно
от человека, которого любит!
- Это не письмо, а дневник; тут она нигде прямо не называется.
- Догадается, Сергей Петрович, сейчас догадается.
- Конечно, догадается. Для того и написано, чтоб догадалась. Сделайте
одолжение, Татьяна Ивановна, передайте.
- Ох, Сергей Петрович, в грех вы меня вводите.
- Не в грех, почтеннейшая, а в доброе дело, - возразил Хозаров.
- Конечно, про вас я не могу ничего сказать, - отвечала хозяйка, - вы
имеете благородные намерения, а другие мужчины, ах! Как они бедных женщин
жестоко обманывают.
Сергей Петрович между тем бережно поднял пресс-папье, изображающий
легавую собаку, и, вынув из-под него чисто переписанную тетрадку, начал ее
перелистывать.
- Почитайте, пожалуйста, Сергей Петрович, что вы тут написали.
- Нельзя, Татьяна Ивановна, тайна.
- Вот прекрасно! Да разве у вас может быть от меня тайна? Не пойду же,
когда вы так поступаете.
- Ну, слушайте. Вот, например, начало: "Первого января я увидел в
собрании одну девушку, в белом платье, с голубым поясом и с незабудками на
голове".
- Это она самая; я ее видела в этом платье; еще, кажется, подол
воланами отделан.
- Может быть; но слушайте: "Она меня так поразила, что я сбился с
такта, танцуя с нею вальс, и, совершенно растерявшись, позвал ее на кадриль.
Ах, как она прекрасно танцует, с какою легкостью, с какою грациею... Я
заговорил с нею по-французски; она знает этот язык в совершенстве. Я целую
ночь не спал и все мечтал о ней. Дня через три я ее видел у С... и опять
танцевал с нею. Она сказала, что со мною очень ловко вальсировать. Что
значат эти слова? Что хотела она этим сказать?.." Ну, дово
мне неравнодушен, да нет, не по моему вкусу!
- Все это прекрасно, Татьяна Ивановна, да мои-то дела плохи.
- Вовсе не плохи. Головой моей отвечаю, что она вас любит и очень
любит. Это ведь очень заметно: вот иногда придешь к ним; ну, разумеется,
Катерина Архиповна сейчас спросит о вас, а она, миленькая этакая, как
цветочек какой, тотчас и вспыхнет.
- Вы когда к ним пойдете, Татьяна Ивановна? - спросил Хозаров.
- Право, не знаю, Катерина Архиповна ужасно просит бывать у них почаще;
сегодня думаю вечерком сходить, показать им одной моей знакомой продажную
брошку; недавно еще подарена ей, да не нравится фасон.
- А что, если б я попросил вас сделать для меня большое-пребольшое
одолжение?
- Что такое?
- Вот дело в чем: надобно же узнать решительно, любит ли она меня или
нет?
- Объяснитесь.
- Объясниться я не могу, потому что мне решительно не удается говорить
с ней. Эти две старшие дуры, Пашет и Анет, просто атакуют меня, и я вот что
выдумал: недели две тому назад она спросила меня, чем я занимаюсь дома. Я
говорю, что дневник писал. Она, знаете, немного сконфузившись, вдруг начала
меня просить, чтобы я его показал ей; я обещался; дневника, впрочем, у меня
никакого не бывало никогда; однако, придя домой, засел и накатал за целые
полгода; теперь только надобно передать. Возьмитесь-ка, передайте.
- А что вы в дневнике написали?
- Ничего особенного. Пишу, как я увидел ее, полюбил, записаны все ее
слова.
- Ведь вы этак ее, Сергей Петрович, совсем погубите! - возразила
Татьяна Ивановна. - Это ужасно для девушки получить такое письмо, особенно
от человека, которого любит!
- Это не письмо, а дневник; тут она нигде прямо не называется.
- Догадается, Сергей Петрович, сейчас догадается.
- Конечно, догадается. Для того и написано, чтоб догадалась. Сделайте
одолжение, Татьяна Ивановна, передайте.
- Ох, Сергей Петрович, в грех вы меня вводите.
- Не в грех, почтеннейшая, а в доброе дело, - возразил Хозаров.
- Конечно, про вас я не могу ничего сказать, - отвечала хозяйка, - вы
имеете благородные намерения, а другие мужчины, ах! Как они бедных женщин
жестоко обманывают.
Сергей Петрович между тем бережно поднял пресс-папье, изображающий
легавую собаку, и, вынув из-под него чисто переписанную тетрадку, начал ее
перелистывать.
- Почитайте, пожалуйста, Сергей Петрович, что вы тут написали.
- Нельзя, Татьяна Ивановна, тайна.
- Вот прекрасно! Да разве у вас может быть от меня тайна? Не пойду же,
когда вы так поступаете.
- Ну, слушайте. Вот, например, начало: "Первого января я увидел в
собрании одну девушку, в белом платье, с голубым поясом и с незабудками на
голове".
- Это она самая; я ее видела в этом платье; еще, кажется, подол
воланами отделан.
- Может быть; но слушайте: "Она меня так поразила, что я сбился с
такта, танцуя с нею вальс, и, совершенно растерявшись, позвал ее на кадриль.
Ах, как она прекрасно танцует, с какою легкостью, с какою грациею... Я
заговорил с нею по-французски; она знает этот язык в совершенстве. Я целую
ночь не спал и все мечтал о ней. Дня через три я ее видел у С... и опять
танцевал с нею. Она сказала, что со мною очень ловко вальсировать. Что
значат эти слова? Что хотела она этим сказать?.." Ну, дово