стно мне от вас, Сергей Петрович, это слышать, очень грустно! -
сказала Мамилова.
- Нет, позвольте, это еще не все, - возразил Хозаров. - Теперь жена моя
целые дни проводит у матери своей под тем предлогом, что та больна; но
знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни
любезничает с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к вам ездят
неразлучно втроем, как три грации. Сами согласитесь, что это глупо и
неприлично.
- Послушайте, - сказала Варвара Александровна, - если вы в самом деле
так несчастливы, то я вас не оставлю: я буду помогать вам словом, делом,
средствами моими; но только, бога ради, старайтесь все это исправить, - и
вот на первый раз вам мой совет: старайтесь, и старайтесь всеми силами,
доказать Мари, как много вы ее любите и как много в вас страсти. Поверьте,
ничто так не заставит женщину любить, как сама же любовь, потому что мы
великодушны и признательны!
- Женщине трудно доказать любовь, - возразил Хозаров, - она часто самой
сильной страсти не понимает.
- Никогда!.. Готова спорить с целым миром, что женщина видит и
чувствует истинную любовь мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не
поняла сильной страсти, - никогда!
- Я испытываю это, Варвара Александровна, на себе.
- Что ж вы думаете, что ваша Мари не сознает и не понимает вашей любви,
если вы только истинно ее любите?
- Я говорю не про жену, - вы не хотите меня понять.
- Не про жену?.. Вы говорите это не про Мари?.. В таком случае я
действительно вас не понимаю.
- В том-то и дело, Варвара Александровна, что женщины не понимают
сильной страсти.
Варвара Александровна несколько минут смотрела на Хозарова с
удивлением.
- Я вас сегодня совсем не понимаю, - проговорила она.
Хозаров пожал плечами.
- Вы или больны, или очень расстроены, и потому прощайте! - продолжала
она, вставая.
- Одно слово! - произнес Хозаров. - Позвольте мне сегодня вечером быть
у вас.
- Зачем? - спросила Мамилова, устремив на собеседника вопрошающий взор.
- Именем нашей дружбы заклинаю вас, позвольте мне.
- Хорошо; но только с условием: прийти в себя и не говорить того, что
вам стыдно, а для меня обидно слушать.
Проговорив это, она подала Хозарову руку, которую тот с жаром
поцеловал, но которую Варвара Александровна вырвала стремительно и проворно
вышла из кондитерской.
Оставшись один, Хозаров целый почти час ходил, задумавшись, по комнате;
потом прилег на диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему
было очень скучно: он взял было журнал, но недолго начитал. "Как глупо нынче
пишут, каких-то уродов выводят на сцену!" - произнес он как бы сам с собою,
оттолкнул книгу и потом решился заговорить с половым; но сей последний,
видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе
под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
- Эй, ты, болван! Дай мне лист почтовой бумаги, перо и чернильницу! -
вскричал он молчаливому половому.
Тот подал, и герой мой принялся писать письмо к тому приятелю, к
которому он писал в первой главе моего романа.
"Незаменимый для меня друг мой Миша!
Оба тянем мы, дружище, с тобою одну лямку; то есть оба женаты, и потому
оба очень хорошо понимаем, что вся эта аркадская любовь не что иное, как
мыл
сказала Мамилова.
- Нет, позвольте, это еще не все, - возразил Хозаров. - Теперь жена моя
целые дни проводит у матери своей под тем предлогом, что та больна; но
знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни
любезничает с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к вам ездят
неразлучно втроем, как три грации. Сами согласитесь, что это глупо и
неприлично.
- Послушайте, - сказала Варвара Александровна, - если вы в самом деле
так несчастливы, то я вас не оставлю: я буду помогать вам словом, делом,
средствами моими; но только, бога ради, старайтесь все это исправить, - и
вот на первый раз вам мой совет: старайтесь, и старайтесь всеми силами,
доказать Мари, как много вы ее любите и как много в вас страсти. Поверьте,
ничто так не заставит женщину любить, как сама же любовь, потому что мы
великодушны и признательны!
- Женщине трудно доказать любовь, - возразил Хозаров, - она часто самой
сильной страсти не понимает.
- Никогда!.. Готова спорить с целым миром, что женщина видит и
чувствует истинную любовь мужчины в самом еще ее зародыше. Но чтобы она не
поняла сильной страсти, - никогда!
- Я испытываю это, Варвара Александровна, на себе.
- Что ж вы думаете, что ваша Мари не сознает и не понимает вашей любви,
если вы только истинно ее любите?
- Я говорю не про жену, - вы не хотите меня понять.
- Не про жену?.. Вы говорите это не про Мари?.. В таком случае я
действительно вас не понимаю.
- В том-то и дело, Варвара Александровна, что женщины не понимают
сильной страсти.
Варвара Александровна несколько минут смотрела на Хозарова с
удивлением.
- Я вас сегодня совсем не понимаю, - проговорила она.
Хозаров пожал плечами.
- Вы или больны, или очень расстроены, и потому прощайте! - продолжала
она, вставая.
- Одно слово! - произнес Хозаров. - Позвольте мне сегодня вечером быть
у вас.
- Зачем? - спросила Мамилова, устремив на собеседника вопрошающий взор.
- Именем нашей дружбы заклинаю вас, позвольте мне.
- Хорошо; но только с условием: прийти в себя и не говорить того, что
вам стыдно, а для меня обидно слушать.
Проговорив это, она подала Хозарову руку, которую тот с жаром
поцеловал, но которую Варвара Александровна вырвала стремительно и проворно
вышла из кондитерской.
Оставшись один, Хозаров целый почти час ходил, задумавшись, по комнате;
потом прилег на диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему
было очень скучно: он взял было журнал, но недолго начитал. "Как глупо нынче
пишут, каких-то уродов выводят на сцену!" - произнес он как бы сам с собою,
оттолкнул книгу и потом решился заговорить с половым; но сей последний,
видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе
под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
- Эй, ты, болван! Дай мне лист почтовой бумаги, перо и чернильницу! -
вскричал он молчаливому половому.
Тот подал, и герой мой принялся писать письмо к тому приятелю, к
которому он писал в первой главе моего романа.
"Незаменимый для меня друг мой Миша!
Оба тянем мы, дружище, с тобою одну лямку; то есть оба женаты, и потому
оба очень хорошо понимаем, что вся эта аркадская любовь не что иное, как
мыл