влить капли горя и
неприятности в чашу ваших радостей и с этой минуты поклялась бегать
счастливых людей. Я, конечно бы, даже никогда не увиделась с вами, но вы
писали мне, что вы несчастливы, - и этого довольно, чтобы я пренебрегла всем
и решилась с вами видеться, - и даже несколько романически: на бульваре и в
беседке. Ну-с! Рассказывайте мне ваше горе, я слушаю.
- Горе мое, - начал Хозаров несколько театральным голосом и бросив на
пол недокуренную папироску, - горе мое, - продолжал он, - выше, кажется,
человеческих слов. Во-первых, теща моя демон скупости и жадности; ее можно
сравнить с аспидом, который стережет сундук, наполненный деньгами, и
уязвляет всех, кто только осмелится приблизиться к его сокровищу.
- Во-первых, Сергей Петрович, - возразила Мамилова, - это еще не
большое горе, потому что теща для зятя, как я полагаю, лицо совершенно
постороннее, тем более что она с вами уж не живет.
- Это ваша правда, она с нами не живет, - отвечал Хозаров. - Я настоял,
наконец, чтобы она изволила существовать отдельно от нас и даже не бывала в
моем доме, но какая от этого польза? Я не вижу только ее прекрасной особы;
но ее идеи, ее мысли живут в моем доме, потому что они вбиты в голову
дочери, которая, к несчастью, сама собою не может сообразить, что дважды два
- четыре.
- Бог с вами, Сергей Петрович! Что вы такое говорите? - возразила
Варвара Александровна. - Неужели Мари так...
- Так проста, хотите вы сказать? Даже более чем проста. Она - глупа,
Варвара Александровна, - глупа, как вот это дерево! - проговорил грустным
голосом Хозаров и постучал по столу рукой.
Мамилова некоторое время ничего не отвечала.
- Из чего вы заключили, - начала она несколько даже строгим голосом, -
что жена ваша глупа? Что вас так разочаровало в женщине, которую вы некогда
боготворили, которую вы сами избрали в подруги ваших дней и, можно сказать,
насильно вырвали ее из семейства, где она была счастлива и беспечна?
- Я этого вопроса с вашей стороны ожидал, Варвара Александровна; имея
такой возвышенный взгляд на брак, вы не могли меня не спросить об этом; но
когда я вам объясню подробно, то вы согласитесь со мною и оправдаете меня.
Знаете ли, в чем мы проводим все время? Мы или в дурацкие ладошки играем,
или бегаем по комнате, или, наконец, с котятами возимся, - и больше ничего!
Ни одной, знаете, серьезной беседы, никаким искусством не занимается, - даже
на фортепиано не умеет сыграть польки. Если бы вы знали, как читает она
романы: вместо того, чтобы в романе следить за происшествиями, возьмет да
конец и посмотрит. "Я уж все знаю", говорит, да и бросит книгу; но я не
говорю про русские романы: они не могут образовать человека; но она так же
читает Дюма{123} и Сю{123} и других великих писателей. Вместо того чтобы
образовать себя чтением, даже заучивать некоторые хорошие фразы, - ничего не
бывало! Посмотрит конец, и кончено дело.
- Из всего, что вы мне, Сергей Петрович, говорили, - начала Варвара
Александровна, закурив другую папиросу, - я еще не могу вас оправдать;
напротив, я вас обвиняю. Ваша Мари молода, неразвита, - это правда; но
образуйте сами ее, сами разверните ее способности. Ах, Сергей Петрович!
Женщин, которые бы мыслили и глубоко чувствовали, очень немного на свете, и
они, я вам скажу, самые несчастные существа, потому что мужья не понимают
неприятности в чашу ваших радостей и с этой минуты поклялась бегать
счастливых людей. Я, конечно бы, даже никогда не увиделась с вами, но вы
писали мне, что вы несчастливы, - и этого довольно, чтобы я пренебрегла всем
и решилась с вами видеться, - и даже несколько романически: на бульваре и в
беседке. Ну-с! Рассказывайте мне ваше горе, я слушаю.
- Горе мое, - начал Хозаров несколько театральным голосом и бросив на
пол недокуренную папироску, - горе мое, - продолжал он, - выше, кажется,
человеческих слов. Во-первых, теща моя демон скупости и жадности; ее можно
сравнить с аспидом, который стережет сундук, наполненный деньгами, и
уязвляет всех, кто только осмелится приблизиться к его сокровищу.
- Во-первых, Сергей Петрович, - возразила Мамилова, - это еще не
большое горе, потому что теща для зятя, как я полагаю, лицо совершенно
постороннее, тем более что она с вами уж не живет.
- Это ваша правда, она с нами не живет, - отвечал Хозаров. - Я настоял,
наконец, чтобы она изволила существовать отдельно от нас и даже не бывала в
моем доме, но какая от этого польза? Я не вижу только ее прекрасной особы;
но ее идеи, ее мысли живут в моем доме, потому что они вбиты в голову
дочери, которая, к несчастью, сама собою не может сообразить, что дважды два
- четыре.
- Бог с вами, Сергей Петрович! Что вы такое говорите? - возразила
Варвара Александровна. - Неужели Мари так...
- Так проста, хотите вы сказать? Даже более чем проста. Она - глупа,
Варвара Александровна, - глупа, как вот это дерево! - проговорил грустным
голосом Хозаров и постучал по столу рукой.
Мамилова некоторое время ничего не отвечала.
- Из чего вы заключили, - начала она несколько даже строгим голосом, -
что жена ваша глупа? Что вас так разочаровало в женщине, которую вы некогда
боготворили, которую вы сами избрали в подруги ваших дней и, можно сказать,
насильно вырвали ее из семейства, где она была счастлива и беспечна?
- Я этого вопроса с вашей стороны ожидал, Варвара Александровна; имея
такой возвышенный взгляд на брак, вы не могли меня не спросить об этом; но
когда я вам объясню подробно, то вы согласитесь со мною и оправдаете меня.
Знаете ли, в чем мы проводим все время? Мы или в дурацкие ладошки играем,
или бегаем по комнате, или, наконец, с котятами возимся, - и больше ничего!
Ни одной, знаете, серьезной беседы, никаким искусством не занимается, - даже
на фортепиано не умеет сыграть польки. Если бы вы знали, как читает она
романы: вместо того, чтобы в романе следить за происшествиями, возьмет да
конец и посмотрит. "Я уж все знаю", говорит, да и бросит книгу; но я не
говорю про русские романы: они не могут образовать человека; но она так же
читает Дюма{123} и Сю{123} и других великих писателей. Вместо того чтобы
образовать себя чтением, даже заучивать некоторые хорошие фразы, - ничего не
бывало! Посмотрит конец, и кончено дело.
- Из всего, что вы мне, Сергей Петрович, говорили, - начала Варвара
Александровна, закурив другую папиросу, - я еще не могу вас оправдать;
напротив, я вас обвиняю. Ваша Мари молода, неразвита, - это правда; но
образуйте сами ее, сами разверните ее способности. Ах, Сергей Петрович!
Женщин, которые бы мыслили и глубоко чувствовали, очень немного на свете, и
они, я вам скажу, самые несчастные существа, потому что мужья не понимают