го нет.
- Дайте мне, мамаша, денег; мне очень нужно семьсот рублей.
- Тебе семьсот рублей! Для кого же это тебе?
- Завтра Сергея Петровича рождение, и я хочу ему подарить семьсот
рублей.
- Друг мой! С чего это тебе пришло в голову? Кто же дарит деньгами и
особенно мужа? Если завтра действительно день его рождения, так мы поедем и
купим ему какую-нибудь вещь по твоему вкусу.
- Нет, мамаша, пожалуйста, я не хочу дарить вещами, да и он не возьмет,
у него очень много вещей, а вы дайте мне семьсот рублей.
- Послушай, Мари, это, верно, он научил тебя, - сказала Катерина
Архиповна, поняв очень хорошо, с какой стороны ее атакуют. - Я вижу, что ты
любишь его, - это прекрасно; но ты пойми, друг мой, что он ветреник и тебя в
глаза обманывает. Ну, скажи мне, зачем ему семьсот рублей? Квартира у вас
есть, столом я распоряжаюсь, нарядов я тебе сделала, кроме того еще
прибавлю; сам он одет очень прилично. Ну, зачем ему деньги? Больше незачем,
как на мотовство. Ты рассуди только сама: состояние у тебя небольшое; может
быть, будут у вас дети, а у него ведь ничего нет. Он нас во всем обманул.
Ну, чем и на что вы будете жить? Служба бог знает еще когда будет, а ты, не
видя, что называется, с его стороны ничего, станешь дарить ему по семисот на
рождение.
- Мамаша, его посадят в тюрьму!
- Кого в тюрьму?
- Сержа.
- За что же в тюрьму?
- Он занял, мамаша, семьсот рублей... все ночи теперь не спит.
- Лжет, мой друг! Бесстыдно лжет; у него, может быть, долгу и не
семьсот рублей; но и за то не посадят его в тюрьму, а деньги просто ему
нужны на мотовство.
- Да, мамаша, вам хорошо говорить, а если его посадят?
- Не посадят, друг мой; клянусь моей честью, не посадят.
- Нет, мамаша, вы этого сами не знаете и не понимаете. Он говорит:
неужели вы пожалеете семисот, когда вы отдали ему меня?..
- Ах, друг мой, - перебила Катерина Архиповна, вздыхая, - не отдавала я
тебя, не желала я этого; богу так угодно. Не то бы было, если бы ты вышла за
Ивана Борисыча: тот не стал бы тянуть деньги и сам бы еще свои употребил для
твоего счастья. Ну, если он в самом деле должен, так пусть скажет: кому?
- Он должен, мамаша, одному приятелю.
- Ну, что же, приятелю? Не долги он, друг мой, хочет выплачивать, а ему
самому нужны деньги: в клуб да по кофейням не на что ездить, ну и давай ему
денег: может быть, даже и возлюбленную заведет, а жена ему приготовляй
денег. Мало того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние
проматывать.
В продолжение этого монолога у Мари навернулись на глазах слезы.
- Друг мой Машенька, не огорчайся, не плачь, - проговорила старуха,
тоже со слезами на глазах. - Я переделаю его по-своему: я не дам ему сделать
тебя несчастной и заставлю его думать о семействе. Я все это предчувствовала
и согласилась только потому, что видела, как ты этого желаешь. Слушайся
только, друг мой, меня и, бога ради, не верь ему ни в чем. Если только мы не
будем его держать в руках и будем ему давать денег, он тебя забудет и
изменит тебе.
- Он, мамаша, в самом деле какой-то странный! Или целует меня, или
сбирается куда-нибудь уехать.
- Этим ты, друг мой, не огорчайся; мужчины все таковы. Но главное дело:
ему не надобно давать денег и надо заставить служить для того, чтобы он имел
какое-нибудь занятие, - и я берусь это устроить;
- Дайте мне, мамаша, денег; мне очень нужно семьсот рублей.
- Тебе семьсот рублей! Для кого же это тебе?
- Завтра Сергея Петровича рождение, и я хочу ему подарить семьсот
рублей.
- Друг мой! С чего это тебе пришло в голову? Кто же дарит деньгами и
особенно мужа? Если завтра действительно день его рождения, так мы поедем и
купим ему какую-нибудь вещь по твоему вкусу.
- Нет, мамаша, пожалуйста, я не хочу дарить вещами, да и он не возьмет,
у него очень много вещей, а вы дайте мне семьсот рублей.
- Послушай, Мари, это, верно, он научил тебя, - сказала Катерина
Архиповна, поняв очень хорошо, с какой стороны ее атакуют. - Я вижу, что ты
любишь его, - это прекрасно; но ты пойми, друг мой, что он ветреник и тебя в
глаза обманывает. Ну, скажи мне, зачем ему семьсот рублей? Квартира у вас
есть, столом я распоряжаюсь, нарядов я тебе сделала, кроме того еще
прибавлю; сам он одет очень прилично. Ну, зачем ему деньги? Больше незачем,
как на мотовство. Ты рассуди только сама: состояние у тебя небольшое; может
быть, будут у вас дети, а у него ведь ничего нет. Он нас во всем обманул.
Ну, чем и на что вы будете жить? Служба бог знает еще когда будет, а ты, не
видя, что называется, с его стороны ничего, станешь дарить ему по семисот на
рождение.
- Мамаша, его посадят в тюрьму!
- Кого в тюрьму?
- Сержа.
- За что же в тюрьму?
- Он занял, мамаша, семьсот рублей... все ночи теперь не спит.
- Лжет, мой друг! Бесстыдно лжет; у него, может быть, долгу и не
семьсот рублей; но и за то не посадят его в тюрьму, а деньги просто ему
нужны на мотовство.
- Да, мамаша, вам хорошо говорить, а если его посадят?
- Не посадят, друг мой; клянусь моей честью, не посадят.
- Нет, мамаша, вы этого сами не знаете и не понимаете. Он говорит:
неужели вы пожалеете семисот, когда вы отдали ему меня?..
- Ах, друг мой, - перебила Катерина Архиповна, вздыхая, - не отдавала я
тебя, не желала я этого; богу так угодно. Не то бы было, если бы ты вышла за
Ивана Борисыча: тот не стал бы тянуть деньги и сам бы еще свои употребил для
твоего счастья. Ну, если он в самом деле должен, так пусть скажет: кому?
- Он должен, мамаша, одному приятелю.
- Ну, что же, приятелю? Не долги он, друг мой, хочет выплачивать, а ему
самому нужны деньги: в клуб да по кофейням не на что ездить, ну и давай ему
денег: может быть, даже и возлюбленную заведет, а жена ему приготовляй
денег. Мало того, что обманул решительно во всем, еще хочет и твое состояние
проматывать.
В продолжение этого монолога у Мари навернулись на глазах слезы.
- Друг мой Машенька, не огорчайся, не плачь, - проговорила старуха,
тоже со слезами на глазах. - Я переделаю его по-своему: я не дам ему сделать
тебя несчастной и заставлю его думать о семействе. Я все это предчувствовала
и согласилась только потому, что видела, как ты этого желаешь. Слушайся
только, друг мой, меня и, бога ради, не верь ему ни в чем. Если только мы не
будем его держать в руках и будем ему давать денег, он тебя забудет и
изменит тебе.
- Он, мамаша, в самом деле какой-то странный! Или целует меня, или
сбирается куда-нибудь уехать.
- Этим ты, друг мой, не огорчайся; мужчины все таковы. Но главное дело:
ему не надобно давать денег и надо заставить служить для того, чтобы он имел
какое-нибудь занятие, - и я берусь это устроить;