ь свою любимицу - что это за человек? Вот
что занимало теперь старуху после разговора ее с дочерью: остаться в прежнем
намерении, то есть отказать Хозарову, она уже не имела сил, она уже не в
состоянии была видеть, как Машенька плачет, страдает и ничего не ест. Но от
кого бы по крайней мере узнать подробнее о женихе? Поручить Антону Федотычу,
но он не умеет, да и налжет. Долго старуха думала и, наконец, решилась
обратиться к Рожнову. Она и в этом случае рассчитывала на великодушие
отверженного искателя и полагала, что его можно будет упросить съездить и
разузнать о счастливом сопернике. С этой целью она сама поехала к толстяку и
застала его по обыкновению лежащим на диване и читающим книгу.
- А! Сердитая маменька, - сказал тот, приподнимаясь, - какими судьбами?
- Я к вам с просьбой.
- Слушаю-с.
- Вы так любите наше семейство, я так обязана много вам, что даже не в
состоянии, кажется, и отблагодарить вас, и надеюсь, что вы не откажете в
моей просьбе.
- У вас нет денег? - сказал толстяк.
- Ах нет, но у меня Маша очень страдает.
- Ваша Маша не страдает, а сентиментальничает: страдаете тут вы...
Ну-с, что же вам угодно?
- Я к вам с просьбою.
- Это я слышал.
- Она любит его.
- То есть она влюблена в него, и это я знаю.
- Что мне делать?
- Выдать ее за того, в кого она влюблена.
- Пожалуйста, не говорите так.
- Как же мне говорить?
- Вы говорите очень насмешлива.
- Прикажете плакать?
- Ах нет... что вы это говорите: мне хотелось бы узнать, что это за
человек.
- Зачем же вам это знать?
- Что это вы говорите, Иван Борисыч, зачем мне знать? Я мать!
- Послушайте, Катерина Архиповна, в подобных вещах нужно выбирать два
полюса: или решительно не выдавать дочь, если это невыгодно по вашим
понятиям, или выдавать без всякого размышления, а так, потому только, что
дочке этого желается.
- Но мне хочется узнать, что это за человек. Узнайте, Иван Борисыч, и
скажите, я вам верю.
- Премного благодарен за ваше доверие: только я не поеду узнавать.
- Но как же я узнаю?
- Это уж ваше дело.
- Вы сердитесь, Иван Борисыч, но чем же я-то виновата?
- И я не сержусь, и вы не виноваты, - отвечал он, - но только не поеду.
- Иван Борисыч!
- Не поеду-с.
У старухи покатились сначала слезы, потом она начала даже рыдать.
- О чем же вы плачете? - спросил толстяк.
- Все меня оставили; никто не хочет мне помочь, - говорила она, - никто
не хочет даже узнать, что это за человек.
- Да зачем же вам?
- Как зачем!..
- Ну, а если я вам скажу, что он мерзавец?
- Как же это мерзавец?
- Да так, как обыкновенно бывают мерзавцы.
- Как вы это так говорите, в таком деле, Иван Борисыч; это, я думаю, на
всю жизнь.
- Ну, не верите и прекрасно; вы оставайтесь при своем убеждении, а я
при своем.
Катерина Архиповна больше не возражала: она догадалась, что Рожнов не
мог быть беспристрастным исполнителем ее поручения, и потому тотчас же
отправилась домой.
Толстяк, оставшись один, несколько времени ходил, задумавшись, взад и
вперед по комнате.
- Григорий! - закричал он.
Явился лакей.
- Вели сбираться.
- Куда-с? - спросил тот.
- В деревню.
- Вот тебе на... Да зачем-с?
- А тебе зачем знать, дуралей? - вскрикнул сверх обы
что занимало теперь старуху после разговора ее с дочерью: остаться в прежнем
намерении, то есть отказать Хозарову, она уже не имела сил, она уже не в
состоянии была видеть, как Машенька плачет, страдает и ничего не ест. Но от
кого бы по крайней мере узнать подробнее о женихе? Поручить Антону Федотычу,
но он не умеет, да и налжет. Долго старуха думала и, наконец, решилась
обратиться к Рожнову. Она и в этом случае рассчитывала на великодушие
отверженного искателя и полагала, что его можно будет упросить съездить и
разузнать о счастливом сопернике. С этой целью она сама поехала к толстяку и
застала его по обыкновению лежащим на диване и читающим книгу.
- А! Сердитая маменька, - сказал тот, приподнимаясь, - какими судьбами?
- Я к вам с просьбой.
- Слушаю-с.
- Вы так любите наше семейство, я так обязана много вам, что даже не в
состоянии, кажется, и отблагодарить вас, и надеюсь, что вы не откажете в
моей просьбе.
- У вас нет денег? - сказал толстяк.
- Ах нет, но у меня Маша очень страдает.
- Ваша Маша не страдает, а сентиментальничает: страдаете тут вы...
Ну-с, что же вам угодно?
- Я к вам с просьбою.
- Это я слышал.
- Она любит его.
- То есть она влюблена в него, и это я знаю.
- Что мне делать?
- Выдать ее за того, в кого она влюблена.
- Пожалуйста, не говорите так.
- Как же мне говорить?
- Вы говорите очень насмешлива.
- Прикажете плакать?
- Ах нет... что вы это говорите: мне хотелось бы узнать, что это за
человек.
- Зачем же вам это знать?
- Что это вы говорите, Иван Борисыч, зачем мне знать? Я мать!
- Послушайте, Катерина Архиповна, в подобных вещах нужно выбирать два
полюса: или решительно не выдавать дочь, если это невыгодно по вашим
понятиям, или выдавать без всякого размышления, а так, потому только, что
дочке этого желается.
- Но мне хочется узнать, что это за человек. Узнайте, Иван Борисыч, и
скажите, я вам верю.
- Премного благодарен за ваше доверие: только я не поеду узнавать.
- Но как же я узнаю?
- Это уж ваше дело.
- Вы сердитесь, Иван Борисыч, но чем же я-то виновата?
- И я не сержусь, и вы не виноваты, - отвечал он, - но только не поеду.
- Иван Борисыч!
- Не поеду-с.
У старухи покатились сначала слезы, потом она начала даже рыдать.
- О чем же вы плачете? - спросил толстяк.
- Все меня оставили; никто не хочет мне помочь, - говорила она, - никто
не хочет даже узнать, что это за человек.
- Да зачем же вам?
- Как зачем!..
- Ну, а если я вам скажу, что он мерзавец?
- Как же это мерзавец?
- Да так, как обыкновенно бывают мерзавцы.
- Как вы это так говорите, в таком деле, Иван Борисыч; это, я думаю, на
всю жизнь.
- Ну, не верите и прекрасно; вы оставайтесь при своем убеждении, а я
при своем.
Катерина Архиповна больше не возражала: она догадалась, что Рожнов не
мог быть беспристрастным исполнителем ее поручения, и потому тотчас же
отправилась домой.
Толстяк, оставшись один, несколько времени ходил, задумавшись, взад и
вперед по комнате.
- Григорий! - закричал он.
Явился лакей.
- Вели сбираться.
- Куда-с? - спросил тот.
- В деревню.
- Вот тебе на... Да зачем-с?
- А тебе зачем знать, дуралей? - вскрикнул сверх обы