- Ты бы покушала чего-нибудь, а то желудок ослабнет, - повторила мать.
- Не хочу-с.
- Но, друг мой! Что такое с тобою, - позволь мне послать за доктором.
- Не хочу-с.
- Но... друг мой!
- Не хочу-с... Пожалуй, посылайте! Я ничего не буду принимать и только
еще буду плакать больше.
- Но за что же ты, Машенька, на меня сердишься, что же я тебе, друг
мой, сделала? - сказала мать почти сквозь слезы.
- Я не сержусь.
- Нет, ты сердишься - я вижу; если ты что-нибудь чувствуешь, так кому
же ты можешь сказать, как не матери: ты вспомни, мой друг, когда я тебе в
чем отказывала? Мне горько, Машенька, что ты так переменилась ко мне... Друг
мой, что такое с тобою? - проговорила Катерина Архиповна уже совершенно в
слезах и, взяв руку дочери, поцеловала ее.
Мари тоже поцеловала руку матери, но не говорила ни слова. На глазах ее
опять показались слезы.
- Ну, полно, друг мой, бога ради не плачь; а то, пожалуй, опять
начнется истерика, - я сделаю, как хочешь, ты только скажи. Разве он тебе
очень нравится?
- Да, мамаша.
- Но от кого ты узнала, что он сватался?
- Он мне сам cказал.
- Где же он тебе сказал?
- Не помню где.
- Ты выслушай меня, друг мой, но только не плачь, - это я говорю не
серьезно, а так, - он совершенно неизвестный человек; может быть, он
какой-нибудь развратный... мот... может быть, даже тебя обманывает?
- Нет, извините, мамаша, он меня любит.
- Разве он тебе говорил?
- Говорил.
- Где же?
- Не помню где.
Старуха задумалась.
- Вы ему напишите, мамаша, записочку, чтобы он приехал сегодня, а то он
очень рассердится... Пожалуй, не будет к нам и ездить.
- Но, друг мой, к чему это поведет: неужели ты хочешь выйти за него
замуж?
- Непременно за него, мамаша! Кроме его, ни за кого не пойду.
- А Иван Борисыч, Машенька?.. За что ты этого человека хочешь лишиться?
Он очень добрый и благородный человек... тысяча душ, друг мой... ты будешь
счастлива с ним, - тебе и теперь уже все завидуют.
- А вы что мне, мамаша, обещали, чтобы никогда не говорить про этого
гадкого человека; я опять плакать начну.
- Ну, ну, я замолчу, не стану говорить, только ты встань, друг мой, и
покушай...
- Нет, мамаша, не хочу.
- Но если я напишу ему записочку и буду звать к себе, - встанешь?
- Встану.
Старуха вздохнула и глубоко вздохнула: все надежды ее рушились. Долее
уже не в состоянии была она продолжать разговора с дочерью и, придя в свою
комнату, зарыдала и почти без чувств упала на голые доски кровати Антона
Федотыча. Живое и ясное предчувствие говорило ей, что в этом браке ее идолу
угрожает погибель и что она сама отрывает дочь свою от счастья, которое
суждено бы ей было в браке с Рожновым, и сама отдает ее какому-то пустому
щеголю и отдает, может быть, на бедность, на нелюбовь и тому подобное.
Велико ли состояние Мари? Всего сто душ после бабки да тысяч десять
деньгами; десять тысяч, накопленные ее бережливостью. Из имения идола
действительно, как говорил Ступицын, не издерживала Катерина Архиповна ни
копейки. Отказывая во всем себе, Антону Федотычу и двум старшим дочерям,
страстная мать из своих малых средств воспитывала Машеньку в пансионе,
одевала ее гораздо лучше прочих и даже исполняла ее пустые прихоти; но за
кого теперь она принуждена выдат
- Не хочу-с.
- Но, друг мой! Что такое с тобою, - позволь мне послать за доктором.
- Не хочу-с.
- Но... друг мой!
- Не хочу-с... Пожалуй, посылайте! Я ничего не буду принимать и только
еще буду плакать больше.
- Но за что же ты, Машенька, на меня сердишься, что же я тебе, друг
мой, сделала? - сказала мать почти сквозь слезы.
- Я не сержусь.
- Нет, ты сердишься - я вижу; если ты что-нибудь чувствуешь, так кому
же ты можешь сказать, как не матери: ты вспомни, мой друг, когда я тебе в
чем отказывала? Мне горько, Машенька, что ты так переменилась ко мне... Друг
мой, что такое с тобою? - проговорила Катерина Архиповна уже совершенно в
слезах и, взяв руку дочери, поцеловала ее.
Мари тоже поцеловала руку матери, но не говорила ни слова. На глазах ее
опять показались слезы.
- Ну, полно, друг мой, бога ради не плачь; а то, пожалуй, опять
начнется истерика, - я сделаю, как хочешь, ты только скажи. Разве он тебе
очень нравится?
- Да, мамаша.
- Но от кого ты узнала, что он сватался?
- Он мне сам cказал.
- Где же он тебе сказал?
- Не помню где.
- Ты выслушай меня, друг мой, но только не плачь, - это я говорю не
серьезно, а так, - он совершенно неизвестный человек; может быть, он
какой-нибудь развратный... мот... может быть, даже тебя обманывает?
- Нет, извините, мамаша, он меня любит.
- Разве он тебе говорил?
- Говорил.
- Где же?
- Не помню где.
Старуха задумалась.
- Вы ему напишите, мамаша, записочку, чтобы он приехал сегодня, а то он
очень рассердится... Пожалуй, не будет к нам и ездить.
- Но, друг мой, к чему это поведет: неужели ты хочешь выйти за него
замуж?
- Непременно за него, мамаша! Кроме его, ни за кого не пойду.
- А Иван Борисыч, Машенька?.. За что ты этого человека хочешь лишиться?
Он очень добрый и благородный человек... тысяча душ, друг мой... ты будешь
счастлива с ним, - тебе и теперь уже все завидуют.
- А вы что мне, мамаша, обещали, чтобы никогда не говорить про этого
гадкого человека; я опять плакать начну.
- Ну, ну, я замолчу, не стану говорить, только ты встань, друг мой, и
покушай...
- Нет, мамаша, не хочу.
- Но если я напишу ему записочку и буду звать к себе, - встанешь?
- Встану.
Старуха вздохнула и глубоко вздохнула: все надежды ее рушились. Долее
уже не в состоянии была она продолжать разговора с дочерью и, придя в свою
комнату, зарыдала и почти без чувств упала на голые доски кровати Антона
Федотыча. Живое и ясное предчувствие говорило ей, что в этом браке ее идолу
угрожает погибель и что она сама отрывает дочь свою от счастья, которое
суждено бы ей было в браке с Рожновым, и сама отдает ее какому-то пустому
щеголю и отдает, может быть, на бедность, на нелюбовь и тому подобное.
Велико ли состояние Мари? Всего сто душ после бабки да тысяч десять
деньгами; десять тысяч, накопленные ее бережливостью. Из имения идола
действительно, как говорил Ступицын, не издерживала Катерина Архиповна ни
копейки. Отказывая во всем себе, Антону Федотычу и двум старшим дочерям,
страстная мать из своих малых средств воспитывала Машеньку в пансионе,
одевала ее гораздо лучше прочих и даже исполняла ее пустые прихоти; но за
кого теперь она принуждена выдат