анечку, не по дням,
а по часам вырастающих из сшиваемых им курточек. В настоящее время она очень
любила читать романы и весьма ясно понимала любовь; еще года два тому назад
она была влюблена в учителя истории, которого, впрочем, обожал весь класс,
но Мари исключительно. Во всю бытность в пансионе она постоянно рисовала
голову Париса, на которую походил обожаемый учитель. К Хозарову она
чувствовала страсть и только о том и помышляла, как бы выйти за него замуж.
Узнав, что Катерина Архиповна отказала ему, она очень рассердилась на мать и
дала себе слово во что бы ни стало заставить старуху переменить свое
намерение. Впрочем, Мари была, право, доброго характера; она умеренно
пользовалась исключительной любовью матери, не весьма часто капризничала,
сестер своих она не ненавидела, как ненавидели те ее, и вместе с тем
страстно любила кошек. Но обратимся к моему рассказу. Я уже прежде сказал,
что идол другие сутки ничего не ел. Страстная мать была как сумасшедшая: она
решительно не знала, что ей делать и что предпринять. Старуха очень хорошо
догадывалась, что бедное дитя сердится на нее за то, что она отказала
Хозарову, но ей - матери-другу - ничего не говорит. Горько и обидно было ее
материнскому сердцу; целые ночи она проплакивала и промаливалась, а по дням
все свои огорчения принималась вымещать на старших дочерях, а главное - на
Антоне Федотыче. Пашет и Анет начинали тоже приходить в отчаяние, и,
проплакав после маменькиной нотации целое утро, они принимались потихоньку в
своей комнате ругать маменьку, папеньку и по преимуществу чертенка Машет,
изъявляя общее желание, чтобы она поскорее или замуж выходила, или умирала.
Антону Федотычу просто житья не было: мало того, что ему строжайшим образом
было запрещено курить трубку на том основании, что будто бы табачный дым
проходит наверх к идолу и беспокоит его; мало того, что Катерина Архиповна
всей семье вместо обеда предоставила одну только три дня тому назад жареную
говядину, - этого мало: у Антона Федотыча был отобран даже матрац и положен
под перину Машет; про выговоры и говорить нечего; его бранили за все: и за
то, что он говорит громко, и каблуками стучит, и даже за какое-то
бессмысленное выражение лица, совершенно неприличное для отца, у которого
так больна дочь. Все это Антон Федотыч переносил первоначально со
свойственным ему терпением и даже, стараясь принять участие в семейных
хлопотах, сам бегал по нескольку раз в день в аптеку; но, наконец, не
выдержал и, махнув рукой, куда-то отправился на целый день. Катерина
Архиповна в самом деле была непохожа сама на себя: она даже наговорила
дерзостей добряку Рожнову, когда тот начал было ее утешать и успокаивать.
Она прямо ему сказала, что он никогда не был матерью и потому не может
понимать ее горя и что если он и любит Мари, то любит ее как мужчина...
Рожнов замолчал и скоро уехал. Таким образом, страстная мать была оставлена
всеми. На третий день поутру она, наконец, решилась объясниться с дочерью и
узнать, что такое с нею. В переводе это значило: узнать, чего хочется идолу,
и исполнить по ее желанию. Что делать? Такова уж натура всех страстных
матерей.
- Что, душа моя, лучше ли тебе? - сказала Катерина Архиповна, тихонько
входя в комнату больной и садясь на ближайший стул.
- Не знаю, - отвечал идол, повернув голову в подушку.
а по часам вырастающих из сшиваемых им курточек. В настоящее время она очень
любила читать романы и весьма ясно понимала любовь; еще года два тому назад
она была влюблена в учителя истории, которого, впрочем, обожал весь класс,
но Мари исключительно. Во всю бытность в пансионе она постоянно рисовала
голову Париса, на которую походил обожаемый учитель. К Хозарову она
чувствовала страсть и только о том и помышляла, как бы выйти за него замуж.
Узнав, что Катерина Архиповна отказала ему, она очень рассердилась на мать и
дала себе слово во что бы ни стало заставить старуху переменить свое
намерение. Впрочем, Мари была, право, доброго характера; она умеренно
пользовалась исключительной любовью матери, не весьма часто капризничала,
сестер своих она не ненавидела, как ненавидели те ее, и вместе с тем
страстно любила кошек. Но обратимся к моему рассказу. Я уже прежде сказал,
что идол другие сутки ничего не ел. Страстная мать была как сумасшедшая: она
решительно не знала, что ей делать и что предпринять. Старуха очень хорошо
догадывалась, что бедное дитя сердится на нее за то, что она отказала
Хозарову, но ей - матери-другу - ничего не говорит. Горько и обидно было ее
материнскому сердцу; целые ночи она проплакивала и промаливалась, а по дням
все свои огорчения принималась вымещать на старших дочерях, а главное - на
Антоне Федотыче. Пашет и Анет начинали тоже приходить в отчаяние, и,
проплакав после маменькиной нотации целое утро, они принимались потихоньку в
своей комнате ругать маменьку, папеньку и по преимуществу чертенка Машет,
изъявляя общее желание, чтобы она поскорее или замуж выходила, или умирала.
Антону Федотычу просто житья не было: мало того, что ему строжайшим образом
было запрещено курить трубку на том основании, что будто бы табачный дым
проходит наверх к идолу и беспокоит его; мало того, что Катерина Архиповна
всей семье вместо обеда предоставила одну только три дня тому назад жареную
говядину, - этого мало: у Антона Федотыча был отобран даже матрац и положен
под перину Машет; про выговоры и говорить нечего; его бранили за все: и за
то, что он говорит громко, и каблуками стучит, и даже за какое-то
бессмысленное выражение лица, совершенно неприличное для отца, у которого
так больна дочь. Все это Антон Федотыч переносил первоначально со
свойственным ему терпением и даже, стараясь принять участие в семейных
хлопотах, сам бегал по нескольку раз в день в аптеку; но, наконец, не
выдержал и, махнув рукой, куда-то отправился на целый день. Катерина
Архиповна в самом деле была непохожа сама на себя: она даже наговорила
дерзостей добряку Рожнову, когда тот начал было ее утешать и успокаивать.
Она прямо ему сказала, что он никогда не был матерью и потому не может
понимать ее горя и что если он и любит Мари, то любит ее как мужчина...
Рожнов замолчал и скоро уехал. Таким образом, страстная мать была оставлена
всеми. На третий день поутру она, наконец, решилась объясниться с дочерью и
узнать, что такое с нею. В переводе это значило: узнать, чего хочется идолу,
и исполнить по ее желанию. Что делать? Такова уж натура всех страстных
матерей.
- Что, душа моя, лучше ли тебе? - сказала Катерина Архиповна, тихонько
входя в комнату больной и садясь на ближайший стул.
- Не знаю, - отвечал идол, повернув голову в подушку.