, но это только одни пустые рассеяния, а жизни, самой
жизни - нет и нет... тысячу раз нет... Ты, конечно бы, теперь не узнала
меня: я сделалась какая-то мизантропка; но я люблю людей, я могу жить
счастьем других, этим единственным утешением для людей, лишенных
собственного счастья, и вот тебе пример. Есть у меня один знакомый, некто
monsieur Хозаров. Представь себе, chere Claudine, юношу в полном значении
этого слова, хорошенького собой, с пылкими и благородными чувствами, которые
у него выражаются даже в его прекрасных черных глазах: он влюблен, и влюблен
страстно, в молоденькую девушку, Мари Ступицыну, которая тоже, кажется, его
обожает, и знаешь, как обыкновенно обожают пансионерки. Чего, подумаешь ты,
недостает для того, чтобы, для обоюдного счастья, связать этих людей,
созданных один для другого, узами брака? Но их расторгают, - расторгают с
тем, чтобы одну продать за золотой мешок сорокалетнему толстяку, в котором
столько же чувств, как и в мраморной статуе, а другого... другого заставить,
в порыве отчаяния, может быть, броситься в омут порока и утратить там свою
молодость, здоровье, сердце и ум, одним словом - все, все, что есть в нем
прекрасного. Но я, испытавшая горе на самой себе, я буду действовать на мать
и на отца девушки, на нее самое, на молодого человека, чтобы только
заставить сберечь их в сердцах своих эту любовь, эту дивную любовь, которая
может усыпать цветами их жизненный путь.
Прощай, ma chere, пиши чаще!
Остаюсь твоя Barbe".
Написав это письмо, Мамилова в тот же вечер решилась отправиться к
Ступицыным и начать действовать в пользу двух существ, созданных один для
другого. Слуга, пойдя докладывать о ее приезде, долго не возвращался, а
возвратившись, объявил, что в доме, должно быть, что-нибудь случилось,
потому что он едва добился толку, но приказали, впрочем, просить. Первый
человек, встретивший гостью, был сам Антон Федотыч, который подошел к ней на
цыпочках, поцеловал ее руку и шепотом просил ее пожаловать в комнату
Катерины Архиповны.
- Что такое у вас? - спросила гостья.
- Машет больна, с четырех часов в истерике, - отвечал Антон Федотыч.
- Я этого ожидала, - сказала Варвара Александровна и вошла в следующую
комнату, где увидела хозяйку и двух старших дочерей ее, смиренно сидящих по
углам. Все они тоже шепотом поздоровались с гостьей.
- Что с вашей Мари? - спросила она у старухи.
- Сама не понимаю, что случилось, - отвечала мать, - с самого утра в
ужасной истерике, и ничто не помогает. Я думаю, с полчаса рыдала без слез,
так что начало дыхание захватываться.
- Должно быть, испуг, - заметил Антон Федотыч, - она крыс очень боится,
вероятно, крысы испугалась.
Мамилова сомнительно покачала головой.
- Вы, я думаю, Катерина Архиповна, знаете или по крайней мере
догадываетесь о причине болезни Мари. Может быть, еще и не то будет, -
проговорила она.
Катерина Архиповна посмотрела несколько минут на гостью, как бы желая
догадаться, что та хочет сказать и к чему именно склоняет разговор.
- Я не понимаю вас, Варвара Александровна, - сказала она.
- По моему мнению, очень немудрено, - подхватил Ступицын, - она у нас,
знаете, этакой нервной комплекции.
- Перестаньте, пожалуйста, вы с вашими мнениями, - перебила Ступицына,
- лучше бы п
жизни - нет и нет... тысячу раз нет... Ты, конечно бы, теперь не узнала
меня: я сделалась какая-то мизантропка; но я люблю людей, я могу жить
счастьем других, этим единственным утешением для людей, лишенных
собственного счастья, и вот тебе пример. Есть у меня один знакомый, некто
monsieur Хозаров. Представь себе, chere Claudine, юношу в полном значении
этого слова, хорошенького собой, с пылкими и благородными чувствами, которые
у него выражаются даже в его прекрасных черных глазах: он влюблен, и влюблен
страстно, в молоденькую девушку, Мари Ступицыну, которая тоже, кажется, его
обожает, и знаешь, как обыкновенно обожают пансионерки. Чего, подумаешь ты,
недостает для того, чтобы, для обоюдного счастья, связать этих людей,
созданных один для другого, узами брака? Но их расторгают, - расторгают с
тем, чтобы одну продать за золотой мешок сорокалетнему толстяку, в котором
столько же чувств, как и в мраморной статуе, а другого... другого заставить,
в порыве отчаяния, может быть, броситься в омут порока и утратить там свою
молодость, здоровье, сердце и ум, одним словом - все, все, что есть в нем
прекрасного. Но я, испытавшая горе на самой себе, я буду действовать на мать
и на отца девушки, на нее самое, на молодого человека, чтобы только
заставить сберечь их в сердцах своих эту любовь, эту дивную любовь, которая
может усыпать цветами их жизненный путь.
Прощай, ma chere, пиши чаще!
Остаюсь твоя Barbe".
Написав это письмо, Мамилова в тот же вечер решилась отправиться к
Ступицыным и начать действовать в пользу двух существ, созданных один для
другого. Слуга, пойдя докладывать о ее приезде, долго не возвращался, а
возвратившись, объявил, что в доме, должно быть, что-нибудь случилось,
потому что он едва добился толку, но приказали, впрочем, просить. Первый
человек, встретивший гостью, был сам Антон Федотыч, который подошел к ней на
цыпочках, поцеловал ее руку и шепотом просил ее пожаловать в комнату
Катерины Архиповны.
- Что такое у вас? - спросила гостья.
- Машет больна, с четырех часов в истерике, - отвечал Антон Федотыч.
- Я этого ожидала, - сказала Варвара Александровна и вошла в следующую
комнату, где увидела хозяйку и двух старших дочерей ее, смиренно сидящих по
углам. Все они тоже шепотом поздоровались с гостьей.
- Что с вашей Мари? - спросила она у старухи.
- Сама не понимаю, что случилось, - отвечала мать, - с самого утра в
ужасной истерике, и ничто не помогает. Я думаю, с полчаса рыдала без слез,
так что начало дыхание захватываться.
- Должно быть, испуг, - заметил Антон Федотыч, - она крыс очень боится,
вероятно, крысы испугалась.
Мамилова сомнительно покачала головой.
- Вы, я думаю, Катерина Архиповна, знаете или по крайней мере
догадываетесь о причине болезни Мари. Может быть, еще и не то будет, -
проговорила она.
Катерина Архиповна посмотрела несколько минут на гостью, как бы желая
догадаться, что та хочет сказать и к чему именно склоняет разговор.
- Я не понимаю вас, Варвара Александровна, - сказала она.
- По моему мнению, очень немудрено, - подхватил Ступицын, - она у нас,
знаете, этакой нервной комплекции.
- Перестаньте, пожалуйста, вы с вашими мнениями, - перебила Ступицына,
- лучше бы п