твием, - отвечал хозяин и налил себе и гостю по
стакану вина, которыми они чокнулись и выпили.
- Я вас, Сергей Петрович, с первого раза полюбил, как сына, а потому
могу открыть вам душу. Катерина Архиповна моя... я про нее ничего не могу
сказать... Семьянинка прекрасная, только неровна к дочерям: двух старших не
любит, а младшую боготворит.
- Скажите, пожалуйста!
- Да-с, вот какой случай. А что прикажете делать? Я хоть и отец, а
помочь не могу. Короче вам сказать: была у нас двоюродная бабка, и,
заметьте, бабка с моей стороны; препочтеннейшая, я вам скажу, старушка; меня
просто обожала, всего своего имущества, еще при жизни, хотела сделать
наследником; но ведь я отец: куда же бы все пошло?.. Все бы, конечно, детям
- только бы поровну, никто бы из них обижен-то не был. Так как бы вы думали,
что сделала супруга? Перед самою почти смертью подбилась к старухе да
уговорила ее, обойдя меня, отдать одной младшей, Машет, а мы и сидим теперь
на бобах. Вот что значит неравная-то любовь! Но ведь я отец: мне горько и
обидно... и себя, конечно, жалко, да и старшие-то чем же согрешили?
- Скажите, пожалуйста, - произнес Хозаров, - и большое имение?
- Триста душ в кружке, как на ладони, да каменная усадьба.
- И всем уж теперь владеет Мария Антоновна?
- Давно, по всем актам, но это еще мало: имение теперь под опекою у
матери; ни копейки, сударь вы мой, из доходов не издерживает, - все в
ломбард да в ломбард на имя идола: тысяч тридцать уж засыпано.
- Тридцать тысяч! - воскликнул от восхищения Хозаров.
- Ровнехонько тридцать. Но ведь мне горько: я отец... Я равнодушно
видеть старших не могу, хуже, чем сироты. Ну, хоть бы с воспитания взять:
обеих их в деревне сама учила, ну что она знает? А за эту платила в пансион
по тысяче рублей... Ну и это еще не все...
- Что же еще такое? - спросил Хозаров, более и более начинавший
интересоваться рассказом Ступицына.
- И это еще не все: нашла ей жениха, почти насильно влюбила его в нее;
он полгода уже как интересовался старшей; переделала, сударь ты мой, это
дело в свою пользу - да и только! Теперь тот неотступно сватается к
Машеньке.
- Сватается к Марье Антоновне?
- Неотступно! Сюда за ними нарочно приехал: вы, верно, его знаете, -
Рожнов!
- Этот толстяк! - воскликнул Хозаров.
- Да что такое толстяк? Тысяча ведь душ-с... человек добрейший...
умница такая, что у нас в губернии никто с ним и не схватывается.
- Так, стало быть, Марья Антоновна помолвлена?
- Кажется, еще нет. Я, признаться, и не знаю, потому что я и входить не
хочу в их дела: грустно, знаете, очень грустно, право, а нечего делать:
мать!.. Кто ее может судить и разбирать. А и теперь Пашет и Анет все я
содержу - это я могу прямо сказать. Но у меня небольшое состояние: всего сто
душ; я сам еще люблю пожить, - ну вот, например, в карты играю, и играю по
большой; до лошадей охотник и знакомых тоже имею; а она из своих ста душ ни
синя пороха не дает старшим, а все на своего идола. Обидно, Сергей Петрович,
невыносимо обидно! Позвольте мне еще водки выпить.
Ступицын выпил еще водки и начал немного покачиваться.
- Что мне делать, как мне быть? - рассуждал он как бы сам с собою. - К
несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня сердце равно
лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей П
стакану вина, которыми они чокнулись и выпили.
- Я вас, Сергей Петрович, с первого раза полюбил, как сына, а потому
могу открыть вам душу. Катерина Архиповна моя... я про нее ничего не могу
сказать... Семьянинка прекрасная, только неровна к дочерям: двух старших не
любит, а младшую боготворит.
- Скажите, пожалуйста!
- Да-с, вот какой случай. А что прикажете делать? Я хоть и отец, а
помочь не могу. Короче вам сказать: была у нас двоюродная бабка, и,
заметьте, бабка с моей стороны; препочтеннейшая, я вам скажу, старушка; меня
просто обожала, всего своего имущества, еще при жизни, хотела сделать
наследником; но ведь я отец: куда же бы все пошло?.. Все бы, конечно, детям
- только бы поровну, никто бы из них обижен-то не был. Так как бы вы думали,
что сделала супруга? Перед самою почти смертью подбилась к старухе да
уговорила ее, обойдя меня, отдать одной младшей, Машет, а мы и сидим теперь
на бобах. Вот что значит неравная-то любовь! Но ведь я отец: мне горько и
обидно... и себя, конечно, жалко, да и старшие-то чем же согрешили?
- Скажите, пожалуйста, - произнес Хозаров, - и большое имение?
- Триста душ в кружке, как на ладони, да каменная усадьба.
- И всем уж теперь владеет Мария Антоновна?
- Давно, по всем актам, но это еще мало: имение теперь под опекою у
матери; ни копейки, сударь вы мой, из доходов не издерживает, - все в
ломбард да в ломбард на имя идола: тысяч тридцать уж засыпано.
- Тридцать тысяч! - воскликнул от восхищения Хозаров.
- Ровнехонько тридцать. Но ведь мне горько: я отец... Я равнодушно
видеть старших не могу, хуже, чем сироты. Ну, хоть бы с воспитания взять:
обеих их в деревне сама учила, ну что она знает? А за эту платила в пансион
по тысяче рублей... Ну и это еще не все...
- Что же еще такое? - спросил Хозаров, более и более начинавший
интересоваться рассказом Ступицына.
- И это еще не все: нашла ей жениха, почти насильно влюбила его в нее;
он полгода уже как интересовался старшей; переделала, сударь ты мой, это
дело в свою пользу - да и только! Теперь тот неотступно сватается к
Машеньке.
- Сватается к Марье Антоновне?
- Неотступно! Сюда за ними нарочно приехал: вы, верно, его знаете, -
Рожнов!
- Этот толстяк! - воскликнул Хозаров.
- Да что такое толстяк? Тысяча ведь душ-с... человек добрейший...
умница такая, что у нас в губернии никто с ним и не схватывается.
- Так, стало быть, Марья Антоновна помолвлена?
- Кажется, еще нет. Я, признаться, и не знаю, потому что я и входить не
хочу в их дела: грустно, знаете, очень грустно, право, а нечего делать:
мать!.. Кто ее может судить и разбирать. А и теперь Пашет и Анет все я
содержу - это я могу прямо сказать. Но у меня небольшое состояние: всего сто
душ; я сам еще люблю пожить, - ну вот, например, в карты играю, и играю по
большой; до лошадей охотник и знакомых тоже имею; а она из своих ста душ ни
синя пороха не дает старшим, а все на своего идола. Обидно, Сергей Петрович,
невыносимо обидно! Позвольте мне еще водки выпить.
Ступицын выпил еще водки и начал немного покачиваться.
- Что мне делать, как мне быть? - рассуждал он как бы сам с собою. - К
несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня сердце равно
лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей П