Сергей Петрович Хозаров


вы, мужчины, мужчины, ветреники
этакие; не стоите, чтобы вас так любили. Сегодня же пойду и насплетничаю на
вас.
- Ну нет, почтеннейшая, вы этого не делайте.
- То-то и есть, испугались! А в самом деле, что сказать? Я сегодня
думаю сходить... Катерина Архиповна очень просила прийти помочь барышням
собираться на вечер. Она сегодня будет в розовом газовом и, должно быть,
будет просто чудо! К ней очень идет розовое.
- Вы скажите, почтеннейшая, что я целый день сегодня мечтаю о бале.
- Хорошо... Впрочем, вы, кажется, все лжете, Сергей Петрович.
- Вот чудесно!.. Не дай бог вам, Татьяна Ивановна, так лгать. Я просто
без ума от этой девочки.
- Ну, уж меньше, чем она, позвольте сказать; она не говорит, а в сердце
обожает. Прощайте.
- Adieu, почтеннейшая; да кстати, пошлите извозчика нанять.
- Какого?
- Пошлите к Ваньке Неронову; он у Тверских ворот стоит; рыжая этакая
борода; или постойте: я к нему записочку напишу.
"Иван Семеныч! Сделай, брат, дружбу, пришли мне на день сани с
полостью, и хорошо, если бы одолжил серого рысака, в противном же случае -
непременно вороную кобылу, чем несказанно меня обяжешь. - Хозаров.
P.S. О деньгах, дружище, не беспокойся, на следующей неделе разочтусь
совершенно".
Взяв эту записочку и еще раз попросив постояльца зайти и показаться
одетым, Татьяна Ивановна ушла. Хозаров между тем принялся одеваться. Туалет
продолжался около часа. Натянув перчатки и взяв шляпу, Хозаров начал
разыгрывать какую-то мимическую сцену. Сначала он отошел к дверям и начал от
них подходить к дивану, прижав обеими руками шляпу к груди и немного и
постепенно наклоняя голову; потом сел на ближайший стул, и сел не то чтобы
развалясь, и не в струнку, а свободно и прилично, как садятся порядочные
люди, и начал затем мимический разговор с кем-то сидящим на диване: кинул
несколько слов к боковому соседу, заговорил опять с сидящим на диване,
сохраняя в продолжение всего этого времени самую приятную улыбку. Посидев
немного, встал, поклонился сидящему на диване, кинул общий поклон прочим,
должно быть, гостям, и начал выходить... Прекрасно, бесподобно! Это была
репетиция грядущего визита, и она, как видит сам читатель, удалась моему
герою как нельзя лучше.
В доме Мамиловых, тоже с раннего утра, происходили хлопоты: натирали
воском полы, выбивали мебель, заливали маслом кенкетки{37}, вставляли в
люстру свечи, официант раскладывался в особо отведенной комнате с своею
посудою. В одной только спальне хозяйки происходила не совсем праздничная
сцена: Варвара Александровна Мамилова, по словам Хозарова, красавица и
философка, в утреннем капоте и чепчике, сидела и плакала; перед ней лежало
развернутое письмо и браслет. Варвара Александровна, дама лет около
тридцати, действительно была хорошенькая; по крайней мере имела очень нежные
черты лица, прекрасные и чисто небесного цвета голубые глаза; но главное -
она владела удивительно маленькой и как бы совершенно без костей ручкою и
таковыми же ножками. Лежавшее перед ней письмо было от мужа, от этого
страшного богача, занимающегося в южных губерниях торговыми операциями, и
оно-то заставило именинницу плакать. "Поздравляю вас, друг мой Варвара
Александровна, - писал супруг, - со днем вашего ангела и посылаю вам какой
только мог найти лучший браслет, а вместе с т